Телок был на месте. Он уже не стоял, а лежал, привалясь к стене соломы. И тело его, остывая, принимало холод, и лишь сердце еще слабо стучало в теплом нутре.
Мальчик распахнул пальто и, обняв теленка, прижался к нему, согревая. Сначала телок ничего не понял, потом заворочался. Мать он почуял, теплую маму, которая наконец пришла, и пахло от нее сладким духом, какого давно просила изголодавшая и иззябшая, но живая душа.
Настелив в санки соломы, мальчик повалил телка в короб и сверху его соломой накрыл, сохраняя тепло. И двинулся к дому. Он торопился, спешил. В доме могли его спохватиться.
Он въехал на баз от сенника, из темноты, и втянул теленка в кухню, к козлятам. Учуяв человека, козлята затопотили, заблеяли, кинулись к мальчику, ожидая, что им привели матерей. Мальчик устроил теленка у теплой грубки и вышел во двор.
Свет фонаря желтел в коровьем катухе, и голос деда слышался:
– Ну, моя хорошая, давай, давай… Давай, Зорюшка…
– Деда! – позвал мальчик.
Дед с фонарем вышел на баз.
– Чего тебе?
– Деда, я телка привез, с фермы.
– С какой фермы? – удивился дед. – Какого телка?
– С колхозной. Он там к утру бы замерз. Я его привез.
– Кто тебя научил? – растерялся дед. – Ты что? Либо умом рухнулся?
Мальчик поднял на него вопрошающие глаза и спросил:
– Ты хочешь, чтобы он помер и его кобели по хутору таскали? А он – живая душа… да!
В голосе мальчика зазвенели слезы, и дед сказал:
– Погоди. Паморки отбил. Это какой телок? Обскажи.
Мальчик рассказал сегодняшнее, дневное, и снова попросил:
– Деда, пускай он живет. Я за ним буду доглядать. Я совладаю.
– Ладно, – выдохнул дед. – Чего-нибудь придумаем. Ох, отцу-то, отцу неладно. Он где, телок-то?
– В кухне сейчас, у козлят отогревается. Он нынче не ел.
– Ладно, – махнул рукой дед, ему вдруг почудилось нужное. – Семь бед… Только бы нас Зорька не подвела. Я тут сам управлюсь. И молчи. Я сам.
В голосе деда мальчик почуял твердое и кинулся в дом.
– Ты где пропадал? – спросила мать.
– У Шляпужков, – ответил он ей и стал собираться ко сну.
Он чуял, что его познабливает, и, когда очутился в постели, устроил себе тесную пещерку под одеялом, надышал ее до жары и лишь потом высунулся наружу, решил дождаться деда.
Но разом сморил его крепкий сон. Сначала мальчик вроде все слышал и видел: огонь в соседней комнате, голоса, и рожок месяца в верхней шипке окна светил ему. А потом все затуманилось, лишь белый небесный свет становился ярче и ярче, и теплом пахнуло оттуда, таким знакомым, родным, что, даже не видя, мальчик понял: это баба Маня идет. Ведь он звал ее, и она, поспешая, идет к внуку.
Тяжело было открыть глаза, но он открыл их, и ослепило его светлое, словно солнышко, бабы Мани лицо. Она торопилась