Под музыку Альфреда Шнитке
Лючии, любимой дочери
Джеймса Джойса
Две скрипки, фортепьяно, альт и вновь виолончель,
Танцуй, Лючия дикая, танцуй, мой менестрель!
Рассказчик, шут и фокусник, схоласт-эквилибрист,
Танцуй, Лючия дикая, взлетай мой белый лист!
Последождливо-джазовое
Спиричуэлы поют воробьи,
А небо снова, как белый мел.
Лишь светотени смычок меж рябин,
Услышав госпел ветров, онемел.
Трава права – этот воздух из нот,
В глиссандо строк окунулся мой блюз.
Лишь леди Франклин достигнув высот,
Я леди Хьюстон в себе полюблю.
Невольно кривое
Чего боятся господа…
Рабочих бунтов
Иль правды и голода?!
А лучше бы власти
Боялись и блюда
Из сахарного променада!
Увлеченное
Увлек Вордсворт
В водоворот…
Декарт увлек
В акрополь Сартра.
Луис Мелендес в натюрморт
Влюбил, как воздух над Монмартром.
Но я его еще, увы,
Увы, еще не ощутила.
А мне в горсти бы флер травы
Хотя бы… и найдутся силы
Увлечь в темницы томный тлен
В ручьи Касталии[5] прекрасной
Граненых строк безбрежный плен,
Где Клод Лоррен и россыпь красок…
В окне
Шорох камелии,
Сад Йокогама.
Холод избы,
Фортепьянная мама.
Перечитать бы
Сейчас Мандельштама
И вознестись
Над сливовою мглой!
Перламутровое
Перламутр опала
Сквозь свинцовые шпалы
Пропускает устало
Свет рассеянный.
Скоро, милая мама,
Я, как Васко да Гама,
Через Африку прямо —
И до севера!
Прохожему
Ни сребреников, ни карьер
Мне не нужно. Отныне и в вечность,
Стынет море под сенью галер!
А перо к ним плывет навстречу…
Тонут
Хрупкую-хрупкую мысль, как спичка,
Хлесткая-хлесткая гасит вода,
Чиркнув… чирикает слабая птичка,
Тонут в невидимых волнах года.
Быть может
Но как свежа она, печать сырой газеты,
Беру рукой ее, озябшей от дождя…
Душа чернил течет, моя дала обеты,
Быть может, станет водяной чуть погодя…
Перед дорогой
Я ли, ни я? Торжествует Мария!
Лес – отголоски мерцания нот,
Дух – лишь сосуд светотени зари, я
В кроткой тоске покидаю свой грот…
Невольное
Расстаюсь ли я с тучами
Или с солнца лучом…
Только совестью мучима
И сумой за плечом.
Уходя
Ланиты