– Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не бывали больше у волжской купчихи и ее дочки?
– Нет-с. Что мне у них делать?..
– У них есть какое-нибудь торговое дело?
– И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.
– Отлично. Поскольку мне хотелось бы увидеть бывшую невесту вашего сына, то мы сейчас устроим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского промышленника. Доктора мы можем выдать за моего доверенного управляющего.
– Слушаю-с, ваше превосходительство! – живо ответил Вахрушинский.
– Это их собственный дом? – спросил Путилин, когда мы остановились перед великолепным каменным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.
– Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.
Дверь нам открыла пожилая женщина с понурым видом, одетая во все черное.
– Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?
– Дома-с… – ответила женщина в черном. – Пожалуйте.
– Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками о деле поговорить.
Мы быстро разделись и вошли в залу. Тут не было той кричащей роскоши, что царила в доме у Вахрушинского, но, однако, обстановка казалась богатой. Не успели мы присесть, как дверь из какой-то соседней комнаты распахнулась, и вошла девушка. Очевидно, она не ожидала нас здесь увидеть, потому что громко вскрикнула от удивления и испуга.
Одета она была довольно необыкновенно. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сарафан облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драгоценных камней. Руки были все в кольцах. На голове – простой коленкоровой белый платок, низко опущенный на лоб. Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.
– Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажется, вас напугали? – направился к ней Вахрушинский. – Неужели Анфисушка не предупредила? Мы к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незваных гостей.
Путилин, назвав меня и себя вымышленными купеческими фамилиями, низко и почтительно поклонился красавице в сарафане.
– Очень приятно… – раздался ее певучий голос.
Она все еще пребывала в сильном замешательстве. Путилин, удивительно ловко подражая купеческому говору и даже упирая на «о», стал сыпать кудреватые фразы. Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное – с белого коленкорового платка, покрывавшего ее голову.
– Эх, Аглая Тимофеевна, сразу видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-кормилицы!
– Почему же это видно? – усмехнулась молодая Обольянинова.
– Да как же-с? Я и сам на Волге жил. Где в ином месте можно сыскать такую расчудесную