Наконец загрохотали дамамы, затем вступили дафы, постепенно ускоряясь, сбиваясь то на ритмичный дробный рокот, то на рассыпчатый звон, то на все сразу, и из задрапированного красной тканью прохода в центре трибуны появился Гондофар.
Полы голубого халата были обшиты золотыми ромбиками и пирамидками, а ворот обсыпан самоцветами. На голове царя красовался мягкий кулах[46] с вышитой канителью птицей Варган. В руке он держал железный шестопер с позолоченным втоком – символ власти.
Благосклонно выслушав ликующие крики толпы, Гондофар опустился на покрытый львиной шкурой трон. Справа от него восседала ассакенская знать: родственники царя и главы кланов. Эта часть трибуны поражала роскошью одежды, лисьими и собольими мехами, блеском золота.
По левую руку располагались вожди эллинской диаспоры: архонты, зажиточные клерухи, гиппархи[47], настоятели храмов. Золотые фибулы с крупными самоцветами, схватывающие ткань у шеи, говорили о достатке и высоком положении македонян, однако в однотонных гиматиях они выглядели скромно – кичиться богатством перед варварами считалось среди коренных жителей Бактры неприличным.
Зато их жены и дочери не уступали ассакенским женщинам в обилии и изяществе золотых диадем, брошей и браслетов. Некоторые закрывали лица и плечи от яркого солнца широкими полями соломенных шляп.
Эллины Бактры присутствовали на празднике по принуждению. А куда денешься – свита царя обязана сопровождать его на всех церемониях, даже устроенных во славу языческого божества.
Когда-то жрецы Артемиды скрепя сердце согласились на установку в святилище фигуры Анахиты из соображений здравого смысла: ничего, что статуи стоят рядом, зато храм останется целым и невредимым. Новые поколения эллинов успели привыкнуть к странному соседству богинь и часто приносили дары обеим сразу. Тем более, что и та, и другая помогают при родах, а также наполняют груди женщин молоком. Только ассакены называли кумирню по-своему – «храмом Воды».
Ближе всех к царю сидел стратег[48] с семьей – крепкий бородатый мужчина средних лет. Величественная осанка и волевой подбородок выдавали в нем уверенного в себе воина. Его жена и дочери оживленно переговаривались, поглядывая на всадников.
Одна из девушек, совсем юная, с вьющимися русыми волосами, собранными на затылке в лампадион, что-то увлеченно рассказывала соседке, трогательно сложив перед собой ладошки. Светлые пряди спадали с висков, обрамляя не тронутое загаром лицо с высоким лбом. Даже на расстоянии Куджула заметил ее беззащитную, удивительно милую улыбку.
Отшумели мартовские ливни, отгремели грозы, земля напиталась влагой и покрылась сочным разнотравьем. Пастухи за несколько дней до игр прогнали по полю стада коз, которые срезали траву до корней. Животные съели бы и корни, раскопав землю копытами, но козопасы не