К тому же, сидельцы понятия не имели, что такое баня.
Один из надзирателей так и сказал:
– Вы – гниды, вам вши не страшны.
Сам же он напоминал упившегося кровью клопа – так был жирен.
– Итак, – сказал Коба как-то перед вечерней прогулкой, – сперва нам надо установить, поддержат ли нас те, кто сидит не с нами?
А он на тот момент уже рассказал о требованиях, с которыми заключенные должны обратиться к начальству.
– Конечно! – раздалось сразу несколько голосов. – Ведь за всех стараемся.
– Радует, что вы это понимаете, – произнес Коба.
И в тот же вечер по тюрьме пополз клич – двадцать восьмого июля устроить тот самый «концерт».
Первое, что Кобу по-настоящему воодушевило – в тюрьме не нашлось ни одного малодушного, кто бы заранее выдал их планы и, может, даже расстроил.
А вот в камере сверчок изнурял слух.
И никто не мог найти, откуда он вел свою надтреснутую трель, проклятый.
То в одном углу камеры пиликает.
То – в другом.
– А может, их тут несколько, – высказал предположение только что пришедший к ним пожилой грузин, который – без смеха – заявил, что знает слово, после которого даже блохи не кусают.
Насчет блох не успели проверить.
А вот со сверчком Гоги, как звали старика, справиться явно не мог. В камеру сперва нагнеталась, а потом стала настаиваться духота.
А всем необходимо было выспаться, чтобы завтра, когда наступит час «концерта», не выглядеть вареными.
И все же сверчок нашелся.
Первым и, видимо, единственным, его увидел Коба.
Только на самом рассвете.
Сверчок сидел у него на левом колене и, кажется, делал утреннюю зарядку.
И Кобе стало жалко его убивать.
Тем более, беззащитного.
Растратившего свою энергию на то, чтобы досаждать им.
Он приблизил к себе колено и протянул руку.
Сверчок доверчиво перелез на ладонь.
– Ну что ж, – сказал шепотом Коба, – пожелай нам удачи!
Эта какофония, кажется, отрезвила пьяно было уснувшие притюремные деревья.
Голуби и вороны вперемешку с галками, ошалело летели неведомо куда. Истошно заорал где-то рядом ишак.
– Вот так придет конец света, – крикнул тот, кто в свое время бузнул несостоявшегося пахана.
Кстати, он тоже, где-то, видимо, барабанил в железную дверь. Ибо раз начальство не прознало про эту акцию, значит, осведомы и стукачи поджали хвост.
От знойной дремы проснулся и весь Кутаис.
– Что это? – спрашивали грузины друг друга.
И шли на звуки.
Вскорости возле тюрьмы собралась громадная толпа.
– Минуту тишины, – объявил Коба.
И «концерт» прекратился.
Ровно на минуту.
И когда стало понятно, что администрация тюрьмы еще не созрела для переговоров, возобновился снова.
На этот раз, надрывая голоса, надзиратели орали, что приехали и губернатор, и прокурор, и