Отвори, отвори, Сезам!
У тебя ведь тоже невеста есть,
Стыд и совесть есть у тебя,
И обол дырявый, и бумаги десть —
А это и есть судьба.
Но, чтоб справиться с этой пустой рабой,
Чтоб услышать вечности перестук
И чтобы тебя услышал любой,
Отвори, Сезам, свой сундук!
«Последний день зимы – он, словно сон, глубок…»
Последний день зимы – он, словно сон, глубок,
Мерцает иней на деревьях снежных,
Душа горит от мыслей неизбежных,
И все кругом молчит, а говорит лишь Бог.
И снегири рассеянно висят,
Краснея от стыда на ветках голых,
И, путаясь в растерянных глаголах,
Слепые бабочки опять влетают в сад.
И можно взять всю эту жизнь взаймы
И растерять во тьме пустынных комнат.
Весна придет наутро, но запомнит
Все сущее последний день зимы.
«Светлый дождик прошел вчерашний…»
Светлый дождик прошел вчерашний
И над церковью, и над пашней —
Колосится звонкая рожь
Над телами и над делами,
Над небесными куполами —
Но вот купола не трожь!
Жаворонок нежный в веселом небе
Думает о грядущем хлебе,
О пшенице и об овсе,
Бабы думают о метеосводке,
Мужики – о дешевой водке,
О Христе не думают все.
День воскресный очень уж славный,
Да такой, что любой православный
В храм пойдет – зазвенят купола,
Хряк почешется сонной мордой
О косяк, и сразу же твердой
Будет жизнь, если раньше была.
«Шелест молнии, вспышки грома…»
Шелест молнии, вспышки грома,
Детский плач и девичий смех,
И звенит, как после погрома,
Благодать без всяких помех.
Что там будет еще, не скажешь,
Бог, сердитый во все времена?
И кого Ты теперь накажешь,
Если наша печаль одна?
Если сердце угрюмо бьется
И закусывает удила.
Если солнце на дне колодца
Греет медленные тела.
И глядим мы на землю кротко,
И плывут, как будто во сне,
Ада мутная сковородка,
Рая яблоки на сосне.
«Снежинки на ресницах тают…»
Снежинки на ресницах тают,
Стрижи над городом летают,
И не лукавят, и не лгут,
А просто небушко стригут.
И вот уж небосвод подстрижен
И тем нисколько не обижен,
Напротив, радостен вполне…
Подстричься надобно и мне.
«Не времена милы, милы пространства…»
Не времена милы, милы пространства
И дух высокого непостоянства,
Ведущий нас то к лесу, то к избе
Бревенчатой, то к радостному храму,
В котором мы, да не имея сраму,
Гуляем как-то сами по себе.
Пусть