Одно худо – для этого дочку свою старшенькую, Ростиславу, непременно вернуть придется. А как это сделать, когда она всякий раз на своего батюшку глядит, а в глазищах такая смертная тоска застыла, что все внутри переворачивается. Отец же он родной – не зверь какой-нибудь.
К тому же и мать ее, свою первую жену Догаду Давидовну, любил он крепко. Рано она ушла из жизни – всего-то и длилось их счастье три лета. С тех пор Мстислав успел жениться на дочери половецкого хана Котяна, прозванной после святого крещения Марией, прожить с нею без малого пятнадцать годков, сызнова овдоветь, но память о Догаде оставалась свежа, будто та умерла не двадцать три года назад, а совсем недавно.
Вот и перенес Мстислав любовь к безвременно ушедшей из жизни жене на единственную дочь, которой успела одарить его Догада. Да и как ее не любить, когда чем больше подрастала Ростислава, тем отчетливее становилось видно, что дочка переняла от матери всю ее ангельскую красу. К тому ж добавлялось и родство судеб – ведь и сам Мстислав тоже остался без матери будучи пяти дней от роду.
Нет, услужливая и во всем покорная супругу Мария Котяновна падчерицу всегда ласкала и свою родную дочь Анну, которая родилась буквально годом позже, чем Ростислава, ни в чем не выделяла, равно относясь к обеим, однако как ни крути, а все одно – мачеха.
То, что не все ладно в супружестве любимой дочери, Мстислав понял еще давно, спустя всего год после веселой шумной свадьбы. И пусть Ростислава не жаловалась, но в весточках своих к отцу добрыми словами тоже не сыпала. Если изложить вкратце суть ее посланий, то смысл их был таков: нормально все, живем не тужим, как и все прочие. Только просьбы частые – румян с белилами прислать заморских, самых лучших, кои токмо попадутся у купцов, а то, дескать, худо с ними тут, в Переяславле.
Слал, конечно, и гривен за них не жалел, но позже, и то от верных людей, а не от самой Ростиславы, прознал он кое-какие подробности их совместной жизни. Тогда и понял, зачем его умнице и красавице понадобились в таком количестве румяна с белилами. Да затем, что негоже, когда на лице синяки видны. Что для холопки иной не в поношение, то для переяславской княгини – страшный позор. А для Ростиславы вдвойне – гордая у него дочка.
Однако и у каждой гордости есть свой предел. Последнее письмо от нее ему привезли, когда он был в Галиче. И вновь жалоб в нем не было, только просьба подсобить с выбором – какой монастырь лучше всего выбрать. Да еще внизу свитка стояла необычная подпись: Феодосия.
Никогда ранее дочь своим крестильным именем не подписывалась. Не любила она его. Всегда ей больше по душе