– Ну что ж… – Константин с трудом – затекли, окаянные, – поднялся на ноги.
Ингварь легко встал и молча, не без некоторой внутренней дрожи во всем теле стал ожидать окончательного приговора. В том, что он, скорее всего, будет смертельным, молодой князь почти не сомневался.
Константин еще раз печально посмотрел на гордо выпрямившегося перед ним Ингваря и тяжело вздохнул. С тем, что предлагал сейчас этот статный юноша, можно было согласиться, да и то с трудом, лет сто или двести назад – не страшно. Хотя и тогда ничего хорошего подобная демократия не сулила. Оно ведь лишь поначалу вроде бы звучит нормально: «Всяк да сидит в вотчине своей». Было, проходили. Только сразу после этого вновь все забывали и начинали новую грызню между собой: брат с братом, дядья с племянниками, Всеволодовичи со Святославичами…
Ныне же о таком и речи быть не может. Все! Надо срочно заканчивать это разудалое веселье, ибо пришло время подчинения единому главе, единой силе, иначе в самом скором времени русские города заполыхают как рождественские свечки, и побредут на юго-восток, в сторону бескрайних степей, падая и оглядываясь с тоской, целые толпы пленных славян, которым уже никогда не увидеть своей родины. И начало будущему единению должно положить именно Рязанское княжество, потому что лишь после наведения должного порядка в своей комнатке можно приступать к капитальному ремонту всего дома, имя которому – Русь.
И чтобы не щерился в глумливой улыбке бездушный вонючий степняк, придется принимать свое первое суровое решение именно сейчас. Первое, но, как чувствовал Константин, далеко не последнее в бесконечной веренице столь же тяжелых, сколь и обязательных решений. Позже у него сыщется время, чтобы попытаться доказать свою правоту, особенно после Калки. Пусть не все, а лишь малая часть князей, но должны его понять или просто покорно склониться перед его силой. Сейчас же… Короткие объяснения не помогли, а на пространные времени у него нет.
Впрочем, у этого юноши, что стоит напротив него, тоже есть своя правда и своя вера в нее. И пока это возможно, хоть и не совсем правильно, в память об его отце, которого Константин хотел, да так и не успел защитить в том шатре под Исадами, надо принять пусть и жесткое, но не жестокое решение.
– Хотел я с тобой яко с сыновцем, да не выходит что-то, – грустно произнес Константин. – Стало быть, будем иначе. Ныне ты, княже Ингварь, неизмеримо слабее меня. Вои твои в моей власти – могу помиловать, могу… Тут все от тебя зависит. Ежели ты дашь мне роту, что нынче же уйдешь из рязанской земли, – я в спину бить не стану.
– А дружина, бояре,