– Ин быть по сему. Коли душа твоя в самом деле правды жаждет, не сочти, княже, за обиду, но случись оное прошлым летом – и я бы поверил, что ты каином стал. Ныне же, хучь сомненья порой и мне сердце терзают, а все же я тебе верю. Верю, потому как суд твой помню. Нет-нет, – заторопился он с пояснениями, чтобы его не поняли превратно, – не потому, что ты укорот боярину жадному сотворил. Тут иное. Я опосля слова твово на кажный суд твой хаживал. – И глаза его от избытка чувств наполнились слезами. – Постоишь тихонечко в сторонке, послухаешь речи твои и веришь – есть еще правда на земле русской. И наказ твой, княже, сполню в точности, токмо… – Малой смущенно замялся.
– Ну-ну, – приободрил его Константин. – Сказал «аз», так сказывай и «буки».
– Ты уж не серчай за слово дерзкое, – попросил Тимофей, – токмо просьбишка у меня к тебе будет.
– Какая?
Купец открыл рот, вновь закрыл, шмыгнул носом и, наконец-то отважившись, выпалил:
– Дай роту, княже, что оными вестями ни в пагубу градам резанским, ни во вред гостям торговым, да и прочим мирным людишкам никогда не попользуешься. Да даже роты не надобно, – махнул он рукой. – Слова твово княжева хватит.
– Даю слово, – кратко ответил Константин.
– Ну, стало быть, сговорились. А я, что выведаю, вмиг сообчу.
Малой поклонился, нахлобучил на голову пышную шапку волчьего меха и побрел в сторону пристани.
Свое обещание купец сдержал. Едва Ингварь начал собирать ополчение из мужиков, как весть об этом тут же долетела до Константина. Не успело войско переяславского князя подойти к Ольгову, как из-под Рязани, где Вячеслав занимался, как он их называл, сводными учениями, выдвинулось сразу две рати, которые вскорости соединились, но ненадолго.
Спустя день одна пошла напрямую к Ольгову, а другая, составленная из ратников помоложе, а также привычных к тяжелым переходам полутысячи норвежцев, быстро двинулась в обход, перекрывать обратную дорогу в Переяславль. Помимо тысячной пешей рати в ее состав входила половина княжеской конной дружины и сотня спецназовцев, с грехом пополам подготовленная Вячеславом и возглавляемая им же.
Для бесшумной и качественной работы воевода и Константину выделил из этой сотни целый десяток удальцов, одетых в маскхалаты. Они-то и сняли безо всякого труда и шума передовые дозоры Ингваревой дружины, заслужив из уст князя слова похвалы как в свой адрес, так и в адрес учителя.
Воевода невозмутимо выслушал их, поблагодарил, но потом, оставшись наедине с Константином, заметил как бы между прочим, чтоб князь особых надежд на них не возлагал, поскольку парни хоть и бравые, но на краповый берет изо всей сотни сдал бы каждый пятый, не больше. Он и в дальний рейд по взятию Переяславля уходил с тяжелым сердцем, о чем не скрывая доложил при расставании.
– Из этих салаг я всего через полгода классных по нынешним меркам вояк бы сделал. Они у меня… – Он не договорил, сокрушенно вздохнув и махнув рукой, только предупредил напоследок: – Я понимаю, что так складываются обстоятельства и ты, княже, здесь ни