Он затянулся сырым, наполненным запахом почек и кореньев воздухом, неожиданно проговорил с расслабленной улыбкой:
– Весной пахнет!
А ведь действительно, такой сочный, влажный, наполненный растительными запахами воздух бывает только в апреле, – в начале, в середине… Меняйлик не сдержал улыбки, в висках от того, что на улице весна, даже звон возник, – скоро, совсем скоро от бездонных снегов этих, утопивших лес в своей плоти, и следа не останется, на месте сугробов будут расти фиалки, ландыши, пушистые одуванчики, чья жизнь коротка, как скок воробья, мать-и-мачеха и обязательно – розовый, в легкую фиолетовость кипрей, который будет цвести до самой поздней осени, до первых заморозков.
Скорбный кипрей Меняйлик любил – за способность прикрывать всякие увечья, нанесенные земле, – спаленную черноту, оставшуюся после огня, ямы, выкопанные, чтобы схоронить отбросы бытия, завалы, ломины, буреломы, образованные сбитыми с ног деревьями, оползни, старые волчьи логова… Очень нужный это цветок. Да и лучший партизанский чай, за неимением заварки, получается из сушеного кипрея.
По-прежнему было тихо, если не считать трескотни сорок, похожей на многослойный, какой-то картавый барабанный бой. Чтобы чем-то занять время и снять напряжение, Меняйлик пересчитал коробки с патронами, горкой сложенные у ног.
Укрепление его было сложено из бревен и прикопано землей, в этом, очень приличном капонире, который простая пуля не пробьет, взять можно только свинцом укрупненного калибра, да еще противотанковым снарядом, всадив его в лоб, раньше стояла их танковая пушка, оберегала аэродром, но сейчас пушка понадобилась соседям, проводившим давно задуманную операцию, и Сафьяныч отправил ее вместе с запасом снарядов к ним.
Сорочий стрекот неожиданно смолк, и на противоположной – дальней стороне аэродрома, там, где ни мин не было, ни зарытых трофейных бомб, появилось несколько серых мешковатых фигур. Немцы! Фигуры застыли, перекрыв шеренгой просеку.
Несколько минут немцы осматривались. Их насторожил не столько вид аэродрома, сколько тишина, внезапно наступившая после фанерного сорочьего треска; болтливые птицы, проводив иноземцев на место боя, неожиданно исчезли, словно бы посчитали свою задачу выполненной…
До Меняйлика донесся слабый, съеденный расстоянием окрик-команда офицера, подчиняясь приказу, немцы стали растекаться по пространству, затем неровной шеренгой двинулись вперед, словно бы хотели причесать гребенкой аэродром.
– Ну-ну. – Меняйлик снова поглядел на свой ЗИМ, похожий на блюдце: подмога не подоспела и вряд ли в ближайшие полчаса подоспеет, воевать придется одним. – Ну-ну, – спокойно повторил Меняйлик, поправил грузную патронную коробку, венчавшую пулемет.
Низко над деревьями пролетела быстрая одинокая