– Куда их перевели?! – забыв об осторожности, взревел Конан, глаза его блеснули столь дикой и первобытной ненавистью, что коричневокожие в испуге отшатнулись.
– На берег моря, – раздалось в ответ. – На берег, к Великому камню. Там их души сольются с истинными богами. Об этом знают все, чужеземец. Ты тоже можешь пойти туда.
Киммериец в бешенстве огляделся по сторонам. Если все его товарищи попали в плен, то почему с ним так бережно обращаются? “Ты тоже можешь пойти туда…” Они что, боятся честной схватки с ним лицом к лицу?
– Ведите меня туда, где сейчас мои люди, – приказал Конан.
– Хорошо, чужеземец, – ответили ему. Коричневокожие расступились. В противоположной от входа стене киммериец увидел еще одну решетчатую дверь. За ней вдаль уходил еще один коридор.
Старик, которого тащил киммериец, стал мало-помалу приходить в себя. Он приоткрыл глаза и застонал, хватаясь за горло.
– Кому ты передал, что я прошел шахту?! – не давая ему опомниться, прорычал Конан.
В странных желтовато-мутных глазах старика был хорошо знакомый киммерийцу страх. Меч Конана приблизился к груди пленника, и тот поспешно заговорил, трясясь от ужаса и брызгая слюной из беззубого рта.
– Я передал весть великому сокрушающему рогами тьму… великому навалу нашего народа…
– Зачем он следит за мной? Почему никто не нападает, если твоему навалу становится известен каждый мой шаг?!
По рядам замерших возле открытой двери коричневокожих пробежало легкое движение, – и они вновь замерли, словно бы в испуге ожидая чего-то…
Старик с отчаянием покосился в сторону своих соплеменников; Конану казалось, что того терзают одновременно и страх смерти от нависшего над грудью меча – и страх выдать некую тайну своего рода, после чего, быть может, его предадут лютой смерти.
– Отвечай! – напирал Конан. Краем глаза он постоянно посматривал на своих коричневокожих пленников, потому что сейчас они имели самый удобный момент для нападения. Броситься всем вместе, смять, опрокинуть, вырваться на свободу… Однако обитатели подземелий лишь молча переглядывались, словно бы разом лишившись и сил, и мужества.
Острое лезвие клинка неумолимо приближалось к сердцу старика. Как ни претило киммерийцу подобное занятие, иного выхода у него не оставалось. Либо этот старик заговорит – либо погибнут все доверившиеся ему, Конану, люди “Крылатого Дракона”.
Старческое лицо жалко и жалобно сморщилось, из тусклых глаз потекли слезы – однако он продолжал молчать.
– Отчего ты не хочешь пойти с нами, чужеземец? – внезапно раздался голос кого-то из пленников. – Ты жаждешь освободить своих. Мы хотим освободить своего. Дай нам слово, что