…Но вернемся к маленькой Лине, ее «чарівним декораціям» – принцессиным цветам и сказочным садам. Тетушкин сад, по ее словам, «был самым таинственным»: «Там были облака сирени и невероятные розы. Самая младшая из принцесс… любила розы, выписывала новые сорта, а может и сама давала им имена – “Мона Лиза”, “Царица Тамара”, “Анна Каренина”. Даже варенье варили из роз»[24]. Не правда ли, после этого понятней становится буйство цветов (не только «кольорів», а и «квітів») в ее поэзии. Розы, сирень, астры – несть числа им, сквозь всю поэзию.
Но не будем забывать и про бабушкин сад. Более прагматичный, поскольку в нем больше фруктов. Вишни, яблоки, груши, разных сортов, в разную пору – цветения, созревания, опадания листьев. Ими тоже наполнена поэзия Костенко. («Стояла груша, зеленів лісочок. / Стояло небо, дивне і сумне. / У груші був тоненький голосочок, / Вона в дитинство кликала мене»[25].)
Но при этом в разговоре с дочерью Костенко уточняла, что цветочный «Бузиновий цар» из стихотворения, давшего имя всему детскому сборнику 1987 года, жил все же не в тетушкином, а именно в бабушкином саду – в самых густых зарослях, куда ей запрещали ходить. Но она ходила и видела – по настоящему видела! – его светящие из пахучей сирени глаза:
У садочку-зеленочку
Ходить вишня у вiночку.
Хтось ïй грає на дуду,
Подивлюся я пiду.
Баба каже: – Не ходи!
Темнi поночi сади.
Там, де вiтер шарудить,
Бузиновий цар сидить.
Брови в нього волохатi,
Сивi косми пелехатi.
Очi рiзнi, брови грiзнi,
Кiгтi в нього як залiзнi,
Руки в нього хапуни —
Так i схопить з бузини!
Я кажу ïй: – Бабо, нi!
Очi в нього не страшнi.
На пеньочку, як на тронi,
Вiн сидить собi в коронi.
Грає в дудку-джоломiю,
Я заграв би, та не вмiю.
А навколо ходять в танцi
Квiти – всi його пiдданцi.
Є оркестри духовi,
Равлик-павлик у травi.
Є у нього для настрашки
Славне воïнство – мурашки.
Три царiвни бузиновi
Мають кожна по обновi.
Невсипущi павуки
Тчуть серпанки i шовки.
На царевiй опанчi
Зорi свiтяться вночi.
Вiн сидить у бузинi,
Усмiхається менi![26]
Комментируя другие свои строки: «А в сні далекому, туманному, не похиляючи траву – / Дюймовочка в листочку капустяному, – / я у життя із вічності пливу», поэтесса объясняла, что магия этого ощущения – единства ребенка, новой души, появившейся на свет, со всем миром природы – особенно остро проявляется, если «ребенок вырастает там, где все растет, цветет, где