Размешав порошок в воде, Валентин Петрович протянул стакан соседу:
– Выпейте, вам сразу станет легче!
– Дерьмо какое-то! – опасливо проговорил сосед. – Слышь, мужик, а я не отравлюсь?
– Нет! – успокоил его профессор. – Я сколько раз его принимал – и хоть бы что!
– Ты так считаешь? – Слон оглядел Валентина Петровича с ног до головы и оттолкнул стакан. – Нет уж, лучше не надо!
– Ну, как знаете! – с сожалением проговорил Валентин Петрович. – Я хотел как лучше…
Вдруг лицо соседа перекосила гримаса боли. Он схватился за голову и застонал.
– Ладно! – произнес он через секунду. – Давай твою отраву! Если и помру, хуже все равно не будет!
Валентин Петрович поднес стакан с африканским снадобьем к губам страдальца. Тот опасливо втянул губами подозрительную жидкость… и вдруг на его лице появилось недоверчивое выражение.
– И правда легче, – проговорил он через минуту. – Ну-ка давай остатки…
Он в два глотка допил содержимое стакана и вытянулся на кровати. Лицо его порозовело, с него исчезло выражение непереносимого страдания. В первый момент на нем все еще проступало некоторое недоверие, а затем оно осветилось улыбкой. Улыбка была трудным, непривычным делом для этого заскорузлого лица, и оно, это лицо, чуть не треснуло. Это было похоже на то, как если бы вдруг улыбнулся трехсотлетний дуб.
– Слышь, мужик! – произнес Слон неуверенным счастливым голосом. – И правда легче стало! Тебя как зовут-то?
– Валентином, – смущенно ответил профессор.
– Ну, Валек, спасибо тебе! – Лицо Слона просто светилось от счастья. – Ты, это… имей в виду, если что – ко мне обращайся! Я тебе, это… все, что угодно. И если тебя кто обидит – ты мне только намекни. Я, это… порву гада!
– Я очень рад, что вам помогло, – опасливо проговорил Валентин Петрович, пятясь к двери.
Впрочем, его сосед уже заснул. Его грозное лицо разгладилось, на нем играла сонная блаженная улыбка. Должно быть, ему снилось что-то чрезвычайно приятное.
Самый мрачный, самый тяжелый час ночи – это час с трех до четырех. В этот час умирает больше всего людей, в этот час совершается больше всего преступлений. В этот час людям снятся самые страшные, самые гнетущие сны. К этому часу особенно тяжело приходится тем, кто по роду службы вынужден бодрствовать, – дежурным, сторожам, охранникам, врачам «Скорой помощи».
И охраннику, дежурившему этой ночью в холле мини-госпиталя, тоже приходилось нелегко. Он пил чашку за чашкой растворимый кофе, но все равно клевал носом.
В помещении госпиталя царила глухая, гнетущая тишина.
Откуда-то издалека, из южного крыла больницы, где располагался приемный покой, изредка доносились едва слышные звуки, но здесь, в привилегированной части больницы, все, кроме охранника, спали. Даже дежурный врач задремал на кушетке в ординаторской.
Откуда-то с улицы послышался звук подъехавшей машины – должно быть, «скорая»