«Все мы караси и лежебоки, – согласился Вадим Иванович и улыбнулся. – Очень даже верно подмечено…»
Ему захотелось выйти теперь в коридор и посмотреть на критикана, но дверь отворилась и стали входить преподаватели.
Собрались, расселись по своим местам и немедленно заговорили, точно промолчали прошедшие два часа и теперь, наконец, получили возможность выговориться. Одного Вересова не было видно.
Вадим Иванович прислушивался к общему разговору, до него долетали обрывки поспешных фраз. Никому не пришло в голову обратиться к нему, а он очень в этом нуждался. И тогда, словно в отместку за невнимание, он крикнул зычно и требовательно:
– Товарищи, планы уроков у всех есть? Учтите, без планов уроков не буду допускать к занятиям. – Помолчал, припасая главное, и выговорил, почти жалея: – А это, сами понимаете, прогул без уважительных причин со всеми… вытекающими последствиями.
Добился своего: замолчали. Переглядываются, посматривают на него, улыбаются: все бы тебе шутить, тоже шутник выискался.
– Я серьезно, – сказал он, едва сдерживая улыбку.
В ответ молчание: кажется, проняло.
– Так и знайте… Мое дело предупредить, а там… Вот утрясу расписание…
– Слышали! – крикнули дружно и рассмеялись.
– Только когда это случится?..
– Очень скоро, если вы имеете в виду сроки. – Он рассмеялся тоже, не выдержал.
– Знаем! Наслышаны! – крикнули хором, особенно выделялся задорный голосок Ольги Николаевны.
Разговор набирал новую силу, а его словно бы не было среди них – обидно. Но обида живет недолго, проникает неглубоко – уходит и возвращается хорошее настроение.
Он рассматривает коллег осторожно, исподтишка, ненадолго задерживая взгляд на их оживленных лицах, и ему становится окончательно хорошо.
Теперь он выделен из их среды, поставлен в особое положение понукающего, ничего не поделаешь, но это так. Плохо, конечно, что приходится заставлять делать одно и другое. Видимо, он не дождется времени, когда заставлять не понадобится, когда каждый будет знать свой маневр.
«Это время придет, – думает он упрямо, – нужно только получше работать для него, забыв о себе, и оно обязательно придет – незаметно и навсегда».
Слева от него таится Кобяков – на обычном своем месте в углу. Сегодня он молчалив, задумчив, по всему видно, опять что-то стряслось. Вадим Иванович не стал спрашивать, он, пожалуй, рад, что Кобяков молчит, – он Кобякова не любит. Смотреть в глаза Кобякову Вадим Иванович не может, и не потому,