Тогда-то все и началось.
Иерусалим
В доме с ними теперь находился раввин – худой впечатлительный молодой человек. Он родился и вырос в Америке, как и многие другие поселенцы; на его подбородке виднелись лишь клочки бороды, и из-за толстых очков казалось, что глаза занимают половину лица. Когда наступала ночь, он собирал прихожан в гостиной подвального этажа и читал им проповеди, в качестве темы всегда выбирая главу 17 строфу 8 книги Бытия: «И дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное; и буду им Богом».
Хар-Зион, как и другие, приходил на проповеди. Он покачивал головой и улыбался, когда раввин уверял их в том, что именно Божье провидение привело их к участию в священном «крестовом походе», что будущие поколения будут оглядываться на них с такими же чувствами признательности и гордости, какие они сами испытывают к героям еврейской истории. Хар-Зиону нравилось слушать дискуссии, посвященные Торе, чувствовать себя частью того богатого узора, каким была история еврейского народа. Еще в детстве они с братом Беньямином, очутившись в сиротском приюте (мать их умерла, а отец сошел с ума), часами вспоминали сюжеты из еврейской истории и предавались мечтам о том, как окажутся в земле своих предков и, подобно Иисусу Навину, Давиду и великому Иуде Маккавею, защитят ее от врагов Израилевых. Так они создали себе собственный мир, который стал для них подлинной реальностью и прибежищем от ежедневной горькой участи – холода, голода и побоев.
«Тора, Мишна и Талмуд – это единственное, что существует, – сказал им как-то отец. – Все остальное – не более чем иллюзия». Их отец был благочестивым человеком. Пожалуй, даже чересчур: он погружался в правоведческие фолианты, вместо того чтобы обеспечивать семью. Матери приходилось ночами подрабатывать швеей, чтобы свести концы с концами. Затем она умерла, и отец Хар-Зиона окончательно ушел с головой в свои занятия, читая целыми днями, бормоча что-то себе под нос; иногда он разражался дикими, безумными криками радости и говорил, что увидел в небесах семисвечник и что не за горами день искупления. В конце концов отца забрали в лечебницу, а Хар-Зиона и его брата поместили в детский дом, где одного упоминания об иудаизме было достаточно, чтобы нарваться на жестокие побои.
Хар-Зион осуждал излишнюю набожность и не желал бы посвятить свою жизнь религии. И все же в глубине души он завидовал тем, кто мог уйти из реального мира и существовать в исключительно религиозной и духовной среде. Увы, это было не для него. Он был человеком действия, поэтому и убежал с братом из приюта в Израиль, где вступил в армию и воевал с арабами; по этой же причине он сидел теперь здесь. Еще в детстве он понял, что одной веры недостаточно, надо действовать – встать и защитить самого себя; во что бы то ни стало следует оставаться верным Торе и в то же время не выпускать оружия из рук.
Проповедь раввина закончилась, и группа разбрелась: женщины начали готовить еду, а мужчины – охранять дом или штудировать