Надо ли говорить, что соседи мои смотрели передачу всем гуртом и вытирали глаза рукавами.
Гости мои тоже кота привечали и поощряли его самомнение.
Один только раз возникла заминка, когда я подала интервью на подпись ректору Духовной академии, а над его портретом красовался рисунок с Тишкой под абажуром – заставка.
– Это кто будет? – грозно громыхнул отец Владимир.
Я ему пояснила и рассказала про кота и Шапку.
Он даже умилился:
– Тоже тварь Божья.
И поставил затейливую каракулю.
Когда Тишка заболел, я поверила врачам и отдала его на операцию: «Такой молодой, мигом поправится».
Ждала под дверью и смотрела на большого забинтованного в разных местах, черного, как вороново крыло, пса – с тем же обреченным достоинством, что и Тишка до этого, он сидел и ждал своей участи. Хозяин рассказал, что пес проглотил иголку и вот теперь ему делают рентген каждый час и следят за ее движением. А когда находят, где иголка застряла, – режут то место и пытаются вынуть.
Спаси, Боже, зверье от людей – даже когда они благотворят, они обрекают меньших братьев на еще большие мучения по своему человеческому недомыслию.
Когда мне вынесли бездыханную тряпочку вместо моего Тишки – он прожил потом всего две недели, – я не успокаивала себя мыслями, что хотела ему добра. Я его предала – вот что было правдой для Тишки.
Поскольку мой зверь был знаменит и любим членами писательской братии, похоронили мы его под соснами на даче Анны Ахматовой в Комарове.
Там жила тогда Титова, с которой мы и делали ту писательскую газету. Помню, когда на наш вечер ломились в Дом писателя поклонники и выбили стекла во входной двери, она очень переживала, а когда из зала стали кричать: «Тихона, кота на сцену!» – то стала стучать карандашом по графину и лицо у нее было испуганным.
Потом ее прах тоже похоронили в Комарове.
А я помню, как мы шли с ней после похорон Тишки и говорили о том, что если уж умереть – то хорошо лежать под соснами.
Похороны
…на нашем маленьком кладбище у открытой могилы Алика играл оркестр и говорились красивые речи. Был солнечный, как будто бы праздничный день поздней осени. Гроб без стука опустили на мягкие сосновые лапы в сухой песок, и даже комья о крышку не стучали – только шуршало, будто утекал песок в узкое горлышко огромных песочных часов.
Мама напряженно вслушивалась в этот звук, заглушаемый