– Його привели до нас, – не без гордости сообщил дед, и все вокруг кивнули, подтверждая, что лучшего места для такого важного гостя быть не могло.
– Вин трохи поив и попросив горивки, – Ан опять быстро посмотрел на деда.
Наш Алик никогда не пил, и это была его особенность, вроде как его заикание.
– Мы посыдили трохи за цим столом, та прийшов час идты до церквы, бо була свята недиля. Ось мы уси зибралыся, а вин питае – чи можно йому з намы?
Все вокруг закивали – так и было.
– Чого не можно? Бо выдно, що людына вин добра. И диткы до його тулились – а диткы липше нас знають про людей. Пишлы уси гуртом.
Нам потом показали эту церковь – на горе, черная и будто с поднятыми к небу черными, как у этого деда, руками – такими крестами. Внутри она была неожиданно просторная и гулкая, с куполом, сквозь который свет падал снопом, как солнце на горы.
– Ось мы уси посидалы и слухаем нашого батюшку – бо вин у нас дуже файно говорыть, хоть и довго, так що диткы не вытримуюсь и починають грати по куткам.
Все вокруг согласно кивали.
– И от закинчилась проповодь, сидымо, молымося – и тут пиднимаеться ваш брат и говорить на наший мови: «Люди добри! Помолытеся гуртом за мого брата, бо моих молытв Бог не чуе». И заплакав, стоячи перед нами усимы.
Ан сильно вздрогнул. Все снова закивали, а женщины стали смахивать слезы.
– Ну мы помолылыся гуртом, и батюшка дае знак, що пора починаты пение. А жинки наши поють, як янгели, – то вам кожен тут скаже.
Все опять закивали, а женщины немножко замахали руками, мол, не это главное. Дед строго посмотрел на них и продолжил после паузы.
– От спивають наши жинкы, кожен молыться, як може и про що може. И тут нам здалось – янгел злетив и заспивав з нами. Ми сидили, и кожен розумив, що то чудо прийшло, яке бувае раз в житти, и то не з усима.
Молчание, которое нависло на поляне в снопах солнца, передало драматизм того переживания. Дед строго оглядел всех, как будто бы проверяя, все ли уразумели величие момента. И продолжил.
– А колы мы таки пиднялы голови и оглянулысь, то побачилы, що то спивае ваш брат – стоить перед алтарэм и выводыть, як хэрувим.
Мы с братом оцепенели – заикание Алика никогда не позволяло ему не то что петь, а даже говорить громко среди людей – он всегда конфузился, если нужно было открыть рот.
Дед еще строже посмотрел на нас двоих – догадался, что мы не только не переживаем вместе со всеми с трепетом, но и мысли наши о другом.
– Вин спивав, як хэрувим, – даже грозно повторил дед. – А мы уси всталы и слухалы його, плачучи. И так вси стояли, поки вин не закинчив.
Снова длинная пауза, и длинное молчание без движения на поляне.
Ан сидел белый как мел, и глаза его стали такими зелеными, какими бывает только трава после грозы.
– А колы вин закинчив, то розкынув руки и вопросыв: «Ты мене чуешь, Боже?» И знову заплакав. И мы уси стояли навколо и плакалы разом з ним. А батюшка наш зробыв нам знак, щобы мы не