Издевательский характер речи доказывают метафоры, которые употребляет знаменитый комедиограф. Зевс режет людей, «как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском». Люди сравниваются Аристофаном с рябиной перед засолкой или яйцами (видимо, греки разрезали яйцо волосом; о таком способе приготовления яиц я даже не подозревала).
Но этим дело не ограничивается. Аполлон, бог красоты, должен привести людей в какое-то мало-мальское эстетическое подобие после жестокой операции, совершенной над ними Зевсом. Люди должны были все время помнить свое место по сравнению с богами, то есть, как я понимаю, испытывать стыд, глядя на себя изуродованных. Аристофан даже обыгрывает существование пупка у людей. Пупок произошел в результате стягивания самим Аполлоном рассеченных Зевсом частей. Греки, которые поклонялись красивому человеческому телу, слушая речь Аристофана о перволюдях, должны были испытывать чувство дисгармонии и гадливости, если только они не смеялись, оценив остроумие Аристофана и богатство его фантазии:
«И каждому, кого он разрезал, – продолжает Аристофан, – Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился скромней, а все остальное велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие – оно и носит ныне название пупка. Разгладив складки и придав груди четкие очертания, – для этого ему служило орудие вроде того, каким сапожники сглаживают на колодке складки кожи, – возле пупка и на животе Аполлон оставлял немного морщин, на память о прежнем состоянии».
Не менее показательно сравнение изящного и грациозного бога Аполлона, между прочим бога искусства (его часто изображают с музыкальным инструментом – лирой или лютней), с сапожником, а людей соответственно – с сапогами, на которых Аполлон-сапожник разглаживает складки специальным сапожным орудием.
Любовь этих рассеченных половинок рисуется тоже очень драматично и вместе с тем комично, как в комедиях Аристофана, например в «Лизистрате», и притом с тем же оттенком здорового эротизма. Как будто бы драматург решил объяснить происхождение любви – как двуполой, так и однополой – самым смешным и абсурдным образом, а рассеченные люди снижаются теперь еще больше и сравниваются Аристофаном с цикадами, от которых исходит один только шум и стрекотанье. Вид новых людей, наказанных Зевсом, похож на плоских