Прижавшись к обрыву, Ваня молил Бога, чтобы только не заплакала девочка, не выдала их своим плачем: по оврагу он был бы очень хорошо слышен. А она как будто понимала это, посапывала на руках с соской из сухарей во рту.
Прошкин не сразу решился подойти к тому месту, но и обойти его тоже не мог. Его маршрут пролегал как раз мимо рва, и надо было идти.
Убедившись, что машины с немцами ушли, сделал первые робкие шаги в ту сторону. На своем коротком веку уже видел многое, но то были бои, схватки вооруженных людей, открытые столкновения с противником: он убивал и его убивали, там все ясно. Но вот здесь, у рва, на дне оврага? Что двигало убийцами? Почему одни гражданские лица? Почему голые? Что сделали они для германской армии, почему с ними так обошлись? Жуткая картина, не укладывающаяся в голове, а тут еще девочка. Как быть? Что делать?
Обходил стороной, прижимаясь к самому обрыву, а взгляд, как завороженный, был прикован к длинной ужасной могиле. Вдруг остановился пораженный – земля надо рвом дышала! Замер, не веря своим глазам, но она на самом деле шевелилась!
Перехватило дыхание, ужас сковал тело, когда увидел, как в одном месте, ближе к краю рва, движение земли стало более активным, заметным. Никогда в жизни не испытывал такого страха Иван, когда из-под земли сначала появилась кисть, а потом и вся рука, хватающая воздух.
Первым чувством, первой мыслью было бежать, бежать без оглядки, бежать, куда глаза глядят, лишь бы не видеть этого ужаса! Однако ноги вдруг стали ватными, подкосились, и лейтенант осунулся по склону – из-под земли показалась голая спина, а за ней и голова с неестественно серыми волосами, пересыпанными песком.
Застывшим взглядом с замиранием сердца смотрел Прошкин на этот ужас, огромным усилием воли заставляя себя оставаться на месте.
2
Девятнадцатилетняя девушка Гиля только что встала из-за стола, собралась убирать посуду после завтрака, как в дом зашел местный полицай и сосед Василий Сивушков.
– Здесь проживают евреи Канторовичи? – по-хозяйски окинув взглядом комнату, взял со стола булочку, аппетитно зачавкал. – Ты понимаешь по-русски, дева? Чего молчишь?
– Дядя Вася, вы говорите, как будто мы не знакомы, – Гиля застыла посреди комнаты с посудой в руках, с недоумением взирала на мужчину. – Конечно, здесь.
– Так, во-первых, не дядя Вася, забудь это советское прошлое, а господин полицай. Понятно, морда жидовская?
– П-понятно, – от неожиданности девушка стала заикаться, дрожащими руками поставила посуду обратно на стол. – П-понятно, господин полицай.
– Где остальные? Мне нужны все Канторовичи, а то потом скажете, что я вас не предупреждал.
– Папа и мама в местечковой больнице, вы же знаете, дядя Ва… господин полицай, – Гиля уже справилась с волнением, постаралась взять себя в руки. – Остальные здесь, дома.
– Что сказал этот человек? – дедушка Шмуль, приподняв занавеску, выглянул из своей комнатушки,