– Ништяк! – Ознобихин повел плотоядным глазом по пышной Катенькиной фигуре. Примирительно подтолкнул локтем приятеля. – Вечерком отвезу тебя на эротический массаж. Может, хоть там о кредитах забудешь! А пока предлагаю рвануть на водных мотоциклах!
– Это дело! – Коломнин решительно выбросился из шезлонга и тут же заметил на себе несколько брошенных искоса женских взглядов.
Коломнин относился к тому редкому типу мужчин, что с возрастом обретают особую притягательность, будто покрытая патиной бронза. В свои сорок два года был по-прежнему подтянут, жесткие курчавые волосы намертво вцепились в голову и не уступили залысинам ни сантиметра. В мягко ироничном, с упрямо сведенными губами лице его женщинам виделась некая невысказанная печаль – знак способности глубоко переживать. И хотя служебных романов за ним замечено не было, снисходительная молва и это относила ему в плюс: мужчина, умеющий скрывать отношения, – мечта любой женщины. В то, что этих романов попросту не существовало, никто не верил. Главной уликой здесь виделась расщелина меж пенящимися передними зубами, – несомненный признак повышенной сексуальности.
«Вот тут-то они и лопухаются», – тоскливо позлорадствовал Коломнин. Отношения с супругой за последние годы зашли в такой безнадежный тупик, что даже воспоминание о ней перетряхивало Коломнина, будто при звуке ножа, скребущего по сковородке. В этом году исполнялось двадцать лет их браку. Лишь два-три из них можно было бы назвать счастливыми. Да и то скорее такими они кажутся на фоне последнего, совсем уж паскудного десятилетия. Друзей и сослуживцев домой он давно не приглашал. Последним Коломнина во время болезни навестил его заместитель Лавренцов. И как раз попал под нервическое состояние супруги. «За что ж вы так друг друга-то изводите? – поразился он. – Гляди, инфаркт, он промеж вас бродит». А в самом деле, за что? Свою вину перед женой Коломнин осознавал доподлинно. Вина его была серьезна и неизгладима: не любил он ее. И понял это еще до брака. Но тут узналось о беременности. Взыграло чувство долга. Решил, что притерпится. Не притерпелось. Потому что и гордая Галина, поднесшая себя вихрастому оперу ОБХСС как подарок судьбы, быстро почувствовала, что женились на ней из жалости. И, уязвленная, не простила. В ней словно жили две женщины. Первая – мечтательная, порывистая. Вторая – вспыльчивая, беспричинно раздражительная. К сожалению, с возрастом первой становилось все меньше, второй все больше. И это стало необратимым. Одно случайное слово, неловкий жест, упавшая с вешалки шляпа, – все становилось искрой, воспламенявшей Галину Геннадьевну лютой, необъяснимой со стороны неприязнью к супругу. Да и сам он не мог, как прежде, сдерживаться и часами отмалчиваться среди