и этому одна, одна причина —
я карту потерял, не может быть двух мнений,
и не найти пути в небесную отчизну.
Мне изо всех углов зловонные измены —
еще минута – взвоют отходную,
врачуя душу кисло-сладким пеньем.
Еще минута я тебя миную,
то розовый, то голубой архангел.
Ты мимо, я назад – еще минута.
Так сетовал я, сам собой оплакан,
когда смеющийся еврей-священник
на полтоски меня одернул нагло.
Он выговорил чин, жуя служебник,
облил меня и сунул крест латинский,
сказав: «Вы спасены святым крещеньем».
Я вышел в край, где ангелы крутились
и тот священник с животом огромным
невыносимым пламенем лучился.
И Бог приветствовал меня спокойным громом.
На темный воздух, прокипевший снегом,
я, пополам сломавшись, налетел,
заворожен неосторожным бегом,
когда в меня сквозь нищую фланель
просунулся, нашаривая ребра,
нежданный лекарь – мокрая метель,
а снизу вверх заведомо недобрый,
сворачиваясь, бил под облака
тот, кем я был навеки попран:
не ветер – мука и тоска.
Вся наша жизнь лишь обученье смерти,
которая как Дух Святой легка.
И Он глядел, как я ломился в двери,
безумием органным полоща
кипящий воздух через тысячу отверстий.
«Венчается на царство, – Он кричал, – по швам
с натуги лопнувшее тело,
твоя душа венчается, треща».
И я сморкался, мокрою метелью
под вздох, осоловевший, бит навзрыд,
пока душа моя не отлетела,
пока душой, как облаком, покрыт,
двойною тайной связанный заранее
не оказался там, где жгли костры,
заботясь об усталом караване,
не в первый раз перегонявшие овец,
глядевшие на небо в ожиданьи,
и те, державшие угольник и отвес,
совсем другие, но на те же звезды
глядевшие из глубины сердец.
И я учился жить единственною просьбой,
стоящей горла поперек,
чтоб этот мир и этот мокрый воздух
сказали, наконец, что с нами Бог.
Между 1973 и 1974
Ворон и соловей
Не поспеть тебе теперь оттуда и досюда.
Ты попал. Как кур в ощип влип в дорогу.
Расхититель твой смотрит люто
и добро твое роет рогом.
Посреди небес из пяти колес
белой каплей вниз срам на ее губах.
Трутся всласть, выжимают злость
гуси-лебеди на твоих хлебах.
То, что жал и в снопы вязал – не доспал.
Перебегал, перехотел и на черных струях один.
Только что у чужих ворот ключом проблистать
на оставшиеся выходит дни.
Око праздно. Одни плывут
черные струи в нем.
Тать