Мой Милош. Наталья Горбаневская

уголь, строили дороги и мосты, железные дороги соединили столицы. Паровозы, извергавшие пар, пробегая по лесам с ревом и грохотом, были предметом страха и поклонения, так же, как котлы, клапаны, колеса, приводные ремни в машиностроительных цехах. Керосиновая лампа под зеленым стеклянным абажуром начала заменять свечи и лучины, по улице большого города вечером шел человек с длинным металлическим прутом и зажигал газ в фонарях. Неисправимые мечтатели призывали народы восстать против подлой тирании сильных мира сего, власть и всяческие богатства предержащих. Наступал год, когда сражались на баррикадах, но отголосок сразу утихал, и дальше тянулся век империй на всем континенте от Атлантического до Тихого океана. Каждую зиму тысячи мастерских на чердаках или в подвалах готовили бальные платья, закалываемые перед зеркалом портнихой, которая стояла на коленях с булавками во рту. Поверили в Прогресс и открыли, что человек происходит от обезьяны. Всё больше развивались неизвестные предкам гуманные чувства, всё выше становилось просвещение, искоренявшее предрассудки и суеверия, в библиотечных залах загорелось электричество, по дну моря укладывали кабель для разговоров между материками, право и независимые суды защищали граждан, земля шла к победе парламентов и всеобщему миру.

      Первое исполнение

      (1913)

      Оркестр настраивал инструменты, чтобы играть «Весну священную».

      Слышите шествие свистулек, грохот барабанов и меди?

      Дионис наступает, из долгого изгнанья возвращается Дионис,

      Кончилось царствование Галилеянина.

      А Он, всё бледнее, бесплотнее, луннее,

      Развеивается, оставляя нам темные соборы

      С цветною водой витражей и звонком к Пресуществлению.

      Благородный Равви, объявлявший, что будет жить вечно

      И спасет Своих друзей, пробуждая их из праха.

      Дионис наступает, сияет оливковым золотом в развалинах неба.

      Крик его, наслажденья земного, разносит эхо во славу смерти.

      Родословная

      Яну Лебенстайну[29]

      У нас наверно много общего друг с другом,

      У всех, что вырастали в городах барóчных,

      Не вопрошая, а какой король построил

      Костел соседний и княжны какие жили

      Вон в том дворце, как звали скульпторов и зодчих,

      Откуда прибыли, чем стали знамениты.

      А мы футболили под стройной колоннадой,

      Носясь вдоль эркеров и мраморных ступеней.

      Потом милее стали нам скамейки в темных парках,

      Чем чаща ангелов лепных над головами.

      А все ж мы сохранили что-то: страсть к изгибам,

      Огнеподобную спираль противоречий

      Да женщин ряженье в богатство драпировок,

      Чтобы скелет прибавил блеску пляске смерти.

      Тритоны

      (1913—1923)

      Узнаю их. Стоят на палубе

      Парохода «Correct», вошедшего в устье Енисея.

      Этот чернявый, в автомобильной кожаной куртке, —

      Лорис-Меликов, дипломат. Этот толстый, Востротин, —

      Владелец золотых приисков и депутат Думы.

      Рядом тощий блондин, мой отец. И