Будущее кажется искряще-сияющим и ароматно-ванильным. И горизонты распахнуты и широки, как пути, ведущие… в большое земное счастье. И проблемы стремительно умаляются. Только все это обман, который проясняется с наступлением холодов. Тогда трезвеешь, и вновь приходит печаль о совершенстве, которое на земле недостижимо. Отсюда вывод: влюбляться лучше поздней осенью, а умирать – весной, на Светлую седмицу.
Восторженность – учит вековая мудрость – прямой путь к отчаянию. Так что когда впадаешь в весеннее опьянение – сеешь будущее уныние и разочарование. Итак: трезвое спокойствие.
Когда оглядываюсь на прожитое, то оказывается, что покатился я в пропасть именно в весенние года и в весеннюю пору. Чудом, великим Промыслом Божиим, остановился… Это ведь, чтобы удержать на краю, показали мне во сне то место ада, куда я так упорно катился в безумно-пьяные годы! А как увидел шквал ревущего огня и злющие красно-зеленые глаза, услышал вопли соседей по огненному озеру, вдохнул серные миазмы, всем существом ощутил беспощадное зло, безнадежность, ужас… – так и в церковный ковчег вошел. Нет, вбежал, запыхавшись, оглядываясь в страхе через левое плечо за спину… Выходит, живу как бы вторую жизнь, дарованную мне чудесным образом. И обмануться сейчас, когда желанная свобода сбросила с меня оковы суеты, было бы непростительно.
В то же время, знаю точно и верю словам афонского старца Софрония: «не попустит Господь заблудиться человеку, который воистину не лукавствует пред Ним».
Вестники
Итак, размышления по дороге приводят меня сюда. Кто-то скажет, ничего в месте этом странного нет, и будет прав. Среди бетонных коробок шестирядным шоссе к высокому берегу реки прижато царское село. Внутри крепостных стен стоит тишина. От тишины поначалу звенит в ушах, потом привыкаю.
Бреду по траве среди вековых лип и тополей. Обхожу сидящих и лежащих на упругой траве людей, греющихся на солнышке. Меня обступают огромные дубы, которым более шестисот лет. Их корявые ветви в опушении нежно-зеленой листвы басовито поскрипывают высоко в синем небе. Задираю голову до головокружения, ноги подгибаются и укладывают меня на сочную траву, присыпанную прошлогодними жестяными листьями. Невдалеке белеют царские палаты, трапезная с маленькими оконцами в стенах метровой толщины. По другую сторону рубленая изба, из толстых сизых бревен. Стоит трехсотлетним крепышом, как немой укор поклонникам технического прогресса. Прикрыв глаза, впитываю старину. Вдыхаю парной аромат скошенной травы. Слышу мягкий шелест юной листвы, далекое поцвиркиванье птичек и приглушенный детский смех.
– И как вы только здесь живете, – раздается необычный голос. Он не звучит, но слышен. Будто «тихо сам с собою, я веду беседу».
– Да вот так и живем. Каждый по-своему, – отвечаю