Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра. О. Г. Егоров

циклотимики обычно имеют «влечение к содержанию», а не к форме. Их произведения заключают обилие красок, богатство и душевную теплоту изобразительного материала. Именно таким содержанием наполнена музыка Чайковского, в которой богатое изобразительное начало, музыкальный колорит преобладают над формой. Стремление к широкому эпическому повествованию, многоцветному мелодизму, а в малых жанрах – к картинности образов находится в прямом соответствии с той тягой к цветам и краскам, которая зафиксирована в дневниковых записях: «Ехал и частью шел, восхищаясь изумительной красотой колорита. Синим небом, горами, зеленью. Не хочется умирать в такие дни»; «Заход солнца <...> в сторону Праслова по краю поля шел и любовался красотой вида»; «Красота лунной ночи была выше всякого описания»; «После чая и чтения Аксакова ходил по комнате (сверху видел удивительную игру цветов при заходе солнца)»[97].

      Чистый циклотимический темперамент характеризуется обычно установкой «к миру», «к людям», в отличие от противоположной ей – «от мира». Но, осложненная меланхолической предрасположенностью, психическая конституция Чайковского сформировала колеблющийся душевный ритм, направленность которого регулярно менялась в зависимости от силы внешних раздражителей. Со временем композитор научился распознавать в себе противоречие между тягой к перемене мест, путешествиям и быстрым пресыщением чужими краями. Страницы дневника запечатлели постоянное, циклически повторяющееся противоречие между стремлением к одиночеству и неудовлетворенностью им, жаждой общения и бегством в родной угол: «На меня какая-то непостижимая грусть и жажда человеческого общения напала»; «Приезд... Радость... Тишина. Счастлив ли я, достигнув желанной пристани?»; «<...> предавался наслаждению молчания и одиночества»; «Вот и изволь плавать между Сциллой и Харибдой. И к знакомствам невыразимое отвращение, и одиночество тяготит»[98].

      Первые тетради дневника отразили острые приступы сформировавшегося невроза. Нарушение нормального психического ритма периодически приводило к бессознательным действиям, в которых просматривается та же траектория, по которой проходила сознательная жизнь композитора – «к миру» и «от мира». Глубинно-психологические причины этого явления не осознавались Чайковским и тем сильнее травмировали его психику, вызывая подавленное нравственное состояние: «После обеда час по комнатам ходил и час по саду. Взобрался в пустую большую дачу, отворив с некоторым усилием среднюю дверь. Ходил по пустынным комнатам»; «Ночью видел до того страшный сон, что днем жутко было вспоминать о нем (неизвестность какого-то всеобщего самоубийства, желание бежать по железной дороге, невозможность найти свои вещи, обида без конца от всех и всего и т.д.)»[99].

      Депрессивная смена настроений отразилась в дневнике в виде психологической кривой, осциллирующей между разрядкой и напряжением, которые выражались в приступах тоски и желанием выплакаться. Эти крайние точки душевного