Лакей определенно был обижен не на шутку столь жалкой «благодарностью» – и, вполне возможно, понял издевку, но с принужденной улыбкой поспешил поблагодарить по всем правилам, и д’Артаньян окончательно уверился, что де Тревиль весьма даже тщательно готовил их сегодняшнюю встречу…
Он поднялся из-за стола навстречу д’Артаньяну и вежливо пригласил:
– Садитесь, дорогой друг. Я рад вас видеть…
– Я тоже, – сухо сказал д’Артаньян, усаживаясь и старательно расправляя складки плаща.
Де Тревиль показался ему угнетенным тяжелыми раздумьями, что в свете недавних событий было неудивительно…
– Как ваши дела?
– Благодарю вас, – сказал д’Артаньян. – Не будь я суеверным и осторожным, как любой гасконец, я употребил бы, пожалуй, слово «блестяще» – но все же поостерегусь… Дела неплохи, – и он вновь демонстративно разгладил плащ – другой, новенький, полученный от капитана де Кавуа.
– Да, я слышал, вы были приняты королем, и его величество высоко оценил ваши заслуги…
– Его величество каждому воздает по заслугам, – сказал д’Артаньян. – Не зря его называют Людовиком справедливым. Можно ли осведомиться, какая награда ждала вас, господин граф?
– Простите?
С простодушнейшим видом д’Артаньян сказал:
– Ну как же! Вы не могли не получить своей награды! Вы ведь в этой дурно пахнущей истории, несомненно, выступали на стороне его величества, против врагов и заговорщиков…
Говоря это, он прекрасно знал: единственной наградой, которую получил участник заговора де Тревиль, было то, что король повелел оставить его в покое и не преследовать вместе с остальными.
– Вы стали жестоки, д’Артаньян, – тихо сказал де Тревиль.
– Что поделать, – ответил д’Артаньян серьезно. – В последнее время жизнь меня не баловала добрым отношением – постоянно пытались убить то меня, то моих друзей, то женщину, которую я люблю… смешно думать, что после такого в характере не появится некоторая жестокость. Но, право же, я никогда не начинал первым… У вас ко мне какое-то дело, господин граф?
Тревиль долго смотрел на него словно бы в некоторой нерешительности, что было довольно странно для опытного царедворца, лихого бретера и старого вояки. Потом медленно произнес:
– Вы поставили меня в сложнейшее положение, д’Артаньян…
– Соблаговолите объяснить, почему. Каким образом? сам я, слово чести, не прилагал к этому ни малейших усилий…
– Давайте поговорим без ненужной дипломатии, безо всяких уверток, – сказал де Тревиль. – Излишне уточнять, что все сказанное останется достоянием только нас двоих…
– Я никогда не сомневался в вашем слове, граф. Что бы ни произошло…
– Благодарю… –