– Если хочешь, мы можем сейчас закончить.
Пит криво усмехается:
– Что мы еще должны обсудить?
– Ну, вообще-то я собирался спросить, что ты думаешь о разгоревшейся войне, но ты, кажется, слишком взволнован…
– Я отвечу. – Пит делает глубокий вдох и смотрит прямо в камеру. – Я хочу, чтобы все, кто меня сейчас видит, неважно, на чьей вы стороне – Капитолия или повстанцев, задумались на минуту, к чему приведет эта война. Мы едва не вымерли во время предыдущей. Теперь нас меньше. Наше положение еще более шаткое. Так чего же мы хотим? Истребить человечество? В надежде… что на дымящихся руинах нашей цивилизации поселится другой, более разумный вид?
– Я не… не совсем понимаю…
– Нам нельзя воевать друг с другом, Цезарь. Нас и без того слишком мало. Если мы все не сложим оружие – и притом немедля, – человечеству конец.
– То есть ты призываешь к перемирию?
– Да. Я призываю к перемирию, – устало повторяет Пит. – А теперь пусть охрана отведет меня обратно, и я построю еще сотню карточных домиков.
Цезарь поворачивается к камере:
– Что ж, на этом специальный выпуск завершен, мы возвращаемся к нашему обычному вещанию.
Звучит финальная музыка, затем дикторша зачитывает список товаров, нехватка которых ожидается в ближайшее время: свежие фрукты, солнечные батареи, мыло. Я не отрываюсь от экрана, будто меня это страшно интересует, знаю – все ждут моей реакции. А как тут реагировать, когда я сама не понимаю, что чувствую. Пит – жив и здоров! И он защищает меня перед Капитолием. А сам, похоже, с ним сотрудничает, раз призывает к перемирию. Да, конечно, он говорил так, будто осуждает обе стороны, но сейчас, пока преимущества у повстанцев столь незначительны, перемирие может означать только одно – все станет как прежде. Или хуже.
За спиной слышатся обвинения в адрес Пита. «Предатель», «лгун», «враг». Слова мячиками отскакивают от стен. Я не могу возразить и согласиться тоже не могу. Поэтому решаю просто уйти. Едва я достигаю двери, как над общим ропотом возвышается голос Койн:
– Тебя никто не отпускал, солдат Эвердин.
Один из ее людей кладет руку мне на плечо. Вполне безобидное действие, но после арены любое прикосновение я воспринимаю в штыки. Вырываюсь, бегу по коридорам. Сзади слышны звуки борьбы, но я не останавливаюсь. Быстро перебрав в уме свои маленькие укрытия, заскакиваю в подсобку образовательного центра и приваливаюсь к коробке с мелом.
– Ты жив, – шепчу я, прижимая ладони к щекам. Мои губы растянуты в такую широкую улыбку, что она, должно быть, смахивает на гримасу.
Пит – жив. Он предатель. Но для меня это сейчас неважно. Не имеет значения, что он говорит, как говорит и по чьему наущению. Главное, что он вообще способен говорить.
Через некоторое время дверь открывается, и кто-то входит. Ко мне подсаживается Гейл. Из носа у него идет кровь.
– Что случилось? – спрашиваю я.
Он пожимает плечами:
– Преградил дорогу Боггсу.
Вытираю