Класс молчал. Северный смотрел на детей и подростков. Дети и подростки смотрели на Северного. Сеня смотрел на Дария с невыразимой любовью, и, кажется, пацану сегодня грозил папин душещипательный трёп до седьмых петухов. Бедный Дарий!
В дверь энергично внеслась Анжела Степановна, таща за собой сухопарого старичка.
– Всеволод Алексеевич, вы закончили? – строго уставилась она на Северного.
– О да. На сегодня, я полагаю, деткам более чем достаточно судебно-медицинской экспертизы, – он взял губку и быстро стёр всё написанное на флипчарте.
Дети и подростки открыты миру в большей степени образного мышления. Тем и защищены. А вот тридцатилетнюю классную даму – законсервированную неумёху – очень даже может случиться, что и не очень обрадует подобная «наглядная агитация». Точнее, антиагитация.
– Тогда после небольшого перерыва вам расскажет о своей профессии учёный-кристаллограф! – обратилась директриса к классу.
– Мы не хотим кристаллографа! – пискнула раскрасневшаяся девушка, явно мечтающая стать врачом.
– И перерыва не хотим! – снова расхлябанно с места заявил Еремеев.
– Мы хотим ещё про смерть! – притопнула ножкой маленькая красотка Толоконникова.
– Про смерть?! – чуть не присела на пол директриса.
– Не пугайтесь, Анжела Степановна, эти юные правдоискатели переполнены жизнью, что бабушкина крынка молоком. А со смерти что за навар – ни бабушки, ни молока. И похоже, что все эти сорвиголовы вполне отдают себе в этом отчёт, не правда ли, дамы и господа? Вопрос риторический. Я в этом уверен. А посему, позвольте мне не подписываться сегодня под дедушку вашего разношёрстного полка. Спасибо за внимание. Если у кого-нибудь, – он ещё раз внимательно оглядел подростков, – возникнут вопросы – я ещё некоторое время буду в комнате отдыха пить чай с Анжелой Степановной.
– Конечно-конечно! – вдруг неожиданно мило заворковала раскрашенная директриса.
– И Семёном Петровичем, – Северный махнул другу рукой.
– Ну да, и с ним, разумеется! – зарделась под тональным кремом директриса. – Идёмте!
Друзьям снова ничего не оставалось, как проследовать за её выдающейся, туго обтянутой чёрным трикотажем кормой. Северный и Соколов были из поколения хорошо воспитанных мужчин – они шли молча, не присвистывая, не хмыкая, а лишь стыдливо-целомудренно потупив очи долу.
Глава пятая
– Зачем вы оставили милого старичка-кристаллографа деткам на растерзание? – язвительно поинтересовался Всеволод Алексеевич у Анжелы Степановны.
– Ах, если бы вы знали, как он меня утомил! Пришёл слишком рано, я ещё не распрощалась с шеф-поваром. А этот Стейнбек, наглец, так возмущался, требовал извинений, как будто не сам виноват в том, что не нашёл к детям подход! Я тут рассыпаюсь, а на пороге уже это чудо стоит…
– Анжела Степановна,