ISBN 978-5-4490-6059-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Рleasure
Дверной звонок надрывался так, что входная дверь чуть не слетала с петель. Трели его повторялись ещё и ещё раз, проникая во все уголки трёхкомнатной хрущёвки. Казалось, что подпрыгивали и звенели хрустальные рюмочки в старомодном серванте. Так звонить могла только Щука, Щучка, а, точнее, Ленка Щукина. Она уже давно носила мужнину фамилию, но в этом доме её за глаза звали именно так.
Если бы стали учреждать новые звания и титулы, то Ленка, без сомнения, получила бы Титул Мисс Бесцеремонная Наивность или наоборот Мисс Наивная Бесцеремонность, да её как ни назови.
Катя открыла дверь: «Ну, что ты ломишься! Маму разбудила!»
– Да уж обед на дворе, а вы всё спите… Всю машину заляпала, пока к вашему дому проехать пыталась, жуть! Когда ж вас сломают?.. Кругом уж одни пустыри да котлованы. Вроде только вчера сюда переселялись. А уж тридцать лет… Мама родная!
Катя без слов пододвинула подруге тапочки. А Ленка, кинув на руки Кате песцовую, а, точнее сказать, очередную шубу, брезгливо переступила через предложенные тапки и, мельком взглянув в зеркало, направилась в комнату, где лежала больная Катина мама.
Сама-то Щучка только четыре года прожила в этой хрущёвке. После школы выскочила сразу замуж да переехала к мужу на Остоженку, а потом с доплатой и родительскую квартиру поменяла на тихий центр. Правда, первый этаж, зато – Арбатский переулок, родные всё места.
Если она за что бралась, то хватка у неё была бульдожья, и Катя не переставала удивляться Ленкиной привычке идти напролом. Если надо будет, через любого перешагнёт, и не икнётся ей потом даже.
– У неё лоб оловянный, у твоей Щучки, – пождав губы, сказала как-то Надежда, старшая Катина сестра, – других подружек себе что ли найти не можешь. Ведь какую подлянку тебе тогда с танцами кинула! А ты всё Леночка, Леночка!
Катя отмалчивалась и пожимала плечами.
А Надежда про себя подумала: «Ох, Катерина! Просто как тварь бессловесная. И как ей объяснить?» Они совсем разные были, хоть и родные сёстры. А посмотреть-послушать, вроде не одна мать их родила.
И вот сегодня Щучка, которая очень давно не была у подруги в гостях, словно каким-то образом опять попала назад, в 1964-ый год, когда они только переехали на Профсоюзную с Собачьей площадки.
Та же железная высокая кровать с никелированными шишечками-набалдашниками на спинке. Такой же накрахмаленный подзор, украшенный кружевом ручной вязки, закрывающий сложенные под кроватью старые фибровые чемоданы и картонки с обувью.
«Лимита была, лимита и осталась!» – ехидно подумала про себя Щучка.
Тут Ленка покривила душой, потому что прекрасно знала, что это именно её мама, покойная Ефросинья Степановна, перед самой финской войной шестнадцатилетней конопатой девчонкой в онучах приехала из Череповца. Убежала от голода. А Катина мама была москвичкой в третьем поколении. Да и родня её до сих пор живёт рядом с Москвой, в Перхушкове.
Над кроватью тёти Лёли висел тот же гобеленовый коврик с вытканным замком из красного кирпича и лебедями на озере. Рядом с кроватью, на тумбочке, зелёная настольная лампочка-грибок. Хит продаж 1963 года, как бы сказали сейчас.
«Эх, – подумала Ленка, – за такую в антикварном 500 баксов срубить можно… Надо попробовать выменять у Катьки. Она всё равно ничего в этом не понимает».
В углу, на столике, укрытом вышитой гладью салфеткой, стоял телевизор КВН-49. С огромной линзой перед крошечным экраном. Этот телевизор купил Катин отец на первую зарплату после демобилизации в 1950 году. Все соседи по коммуналке сбежались смотреть на невиданное чудо. И на Собачке долго потом говорили, что Алёнке-то муж хороший достался. Телевизор смог достать.
Вода в линзе не менялась больше 30 лет, с тех пор, как ушёл отец, поэтому линза казалась зеленоватой. Телевизор давно уже не работал, но мама ревностно берегла его. Как-то раз Катя решила поменять воду и отчистить линзу стиральным порошком, или этим кометом, который всем советовала телевизионная тётка, но мама не разрешила.
– Эту воду заливал ещё отец, не надо трогать, доченька, – твёрдо сказала мама.
И Катя отступилась от подёрнутой зелёной ряской линзы. Села рядом на стул, положив руки на колени, задумалась. Вспомнилось вдруг, как смотрела она «Спокойной ночи, малыши» с Валентиной Леонтьевой. И это показалось ей чем-то вроде параллельной жизни. Вроде, всё так и осталось там. Там, где Катя, облизывая принесённое отцом эскимо, смотрит в прозрачную тогда линзу, за которой происходит какая-то непонятная жизнь. Интересная, недоступная… Но такая заманчивая.
Засыпая после передачи, она мечтала, что вот вырастет и будет такая же красивая, добрая, просто неземная, вещать детям на ночь прописные истины, от которых у взрослых сводит скулы.
Теперь телевизор был накрыт кружевной салфеткой ручной вязки, накрахмаленной так, что она,