экономической теории все в большей степени характеризовались неостановимым сползанием к консеквенциализму (который не осознавался как таковой) и механистическому индуктивному методу. К сожалению, в наши дни необходимость достижения целей экономической политики, похоже, в большинстве случаев служит лишь оправданию вмешательства государства в экономику, эффективность применяемых методов обычно базируется на опыте прошлого, а теоретические и методологические вопросы зачастую отодвигаются в сторону, как если бы решения можно было найти, используя изощренные статистические процедуры. Консеквенциализм, как и индуктивизм, при определенных условиях обладает некоторыми достоинствами – и тот, и другой уместны, когда масштаб их применения подобен щепотке соли. Вместе с тем экономическая теория не всегда ограничивалась социальной инженерией и сценарным моделированием в стиле «что если». Даже сегодня вводные курсы экономической теории часто приводят такое определение этой науки, которое, хотя и оставляет лазейку к позитивизму, не позволяет трактовать экономическую науку ни как нормативную доктрину, ни как собрание методов перелопачивания чисел. Это определение, которое восходит к 1930-м годам, когда Лайонел Роббинс развил догадку, сделанную ранее его наставником Людвигом фон Мизесом, предлагает такую трактовку, которая, как считается, решила вопрос раз и навсегда: «Экономическая наука – это наука, изучающая человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь различные употребления» (см. [Robbins, 1932: 15], [Роббинс, 1993, с. 18]). Эта формулировка едва ли может быть подвергнута критике. Безусловно, даже сегодня лишь немногие будут оспаривать тот факт, что экономическая наука занимается человеческой деятельностью и что ее предметом является производство, а также применение и потребление ограниченных благ и услуг.
Однако иногда за простыми историями скрывается нечто более сложное. Ниже мы покажем, что при ближайшем рассмотрении определение Роббинса оказывается несколько дезориентирующим. Это определение не дает удовлетворительного ответа на вопрос о происхождении экономической науки и не обеспечивает вот уже несколько поколений экономистов адекватной методологией, которой можно было бы руководствоваться в экономико-теоретических исследованиях. Несмотря на свою кажущуюся ясность, это определение оставило некоторые важные аспекты затемненными (каковыми они продолжают пребывать и сейчас), что в конечном итоге породило довольно значительную путаницу. Дефекты этого определения стали причиной постоянного беспокойства по поводу природы и границ экономической науки (см. [Buchanan, 1979]), что продолжает порождать важные вопросы, ответы на которые продолжают быть весьма неполными.
Иными словами, слишком узкая трактовка определения Роббинса может обернуться игнорированием того факта, что на протяжении нескольких столетий экономическая теория означала нечто иное по сравнению с тем, чем она
