Как-то всей семьей отправились в клуб – на индийскую картину. Миля дрыхла у бабушки на руках, Крошечка изо всех сил старалась не уснуть, сидя у матери на коленях. В кино пели – конечно, не так, как тетя Люция, но тоже ничего, – и плясали, а еще у всех девушек темнели меж бровями глазастые родинки. Орина тут же замыслила и себе сделать такую же: печным угольком. А когда кино кончилось, оказалось, что все взрослые плачут навзрыд, точно дети малые, как будто – пока она сладко спала – всем тут надавали подзатыльников и как следует отшлепали.
Вышли из духоты на морозный воздух – а на воле снег выпал, да столько! Крошечка едва пробиралась в облачных сугробах, набрала полные валенки отборного снежку; Мильке-то хорошо – ехала у бабушки на закорках. Пришли домой: а ворота нарастопырку! Пелагея Ефремовна, опустив младшую внучку в снег, стремглав взбежала на крыльцо: замок на месте. Помчалась в конюшню: так и есть – дверь отворена, и овец с козой нетути! Пелагея принялась клясть Пандору – она ведь, больше некому! – выпустила скотину.
И овцы и коза Фроська скоро нашлись: укрывшись от снега на магазинном крыльце, под навесом, животные принялись издавать в снежной ночи до того страшные звуки, что собаки всего Поселка до утра не могли утихомириться. Больше уходить из дому всем скопом не решались: кто ее, эту злыдню, знает, говорила бабушка, возьмет да подпалит избу!
Задняя стена забора, – огород на горизонте тоже огорожен, – граничит с усадьбой татар Халиуллиных, там живут старшеклассницы Мазакия и Маулида; мать Орины – классная руководительница Мазакии.
Как-то Мазакия взяла Крошечку на ледянку, в которую превратили соседнюю Долгую улицу мальчишки, сверзаясь на санках: кто сидя, кто лежа на животе, под подбородком стремглав летит белая кочковатая дорога, – кто по двое, кто по одиночке; а самые отчаянные верхом на мерзлых тумбах, вырубленных из постолкинского льда и алмазно, до радужной боли в глазах, сияющих на солнце. Трасса заканчивается на льду промерзшей почти до дна Постолки, где санки, точно пластинка с бодрой песней: «Рисует узоры мороз на оконном стекле, а нашим мальчишкам сидеть не по нраву в тепле, мальчишки, мальчишки несутся по снежным гора-а-а-ам, мальчишки, мальчишки, ну как не завидовать вам!», покрутившись вокруг своей оси, останавливаются.
Однорукий дедушка Каттус, поминая шайтана и всех его прихвостней, бегом перебегает дорогу перед несущимися с гор санями и алмазными тумбами.
Мазакия – Миля зовет ее Музыкия – посадила Крошечку перед собой, веревку сунула ей в руки, и они тоже понеслись с горы, перед барьером берегового обрыва санки хорошенько тряхнуло, едва не выкинув седоков, и унесло куда-то в сторону – где сани, врезавшись передком в ствол черемухи, ухнули таки в сугроб. Изо рта Мазакии выскочило: «Блядь!» Любознательная Крошечка, выбираясь из сугроба, тотчас спросила, что это такое: «Блядь!» Мазакия прикусила вывалянную в снегу варежку и стала пророком