Когда Тристанна подошла к нему, он не поднял глаз, однако ей хватило ума не думать, что он не заметил ее. Он следил за ней с той самой минуты, как она вышла на палубу, если не дольше. Она попыталась выровнять дыхание, стоя прямо, высоко подняв голову. Она ненавидела себя – и его; но он не согнет ее. Она сыграет свою роль сильной, опытной женщины, озабоченной только тем, что он может дать ей. Ей было все равно, что о ней думал Никос Катракис и что сама думала о себе.
«Продаешь себя тому, кто предложил самую высокую цену? Достойная дочь своей матери», – фыркнул Питер, но не стоило думать о нем. Нельзя было показывать, что она нервничает, иначе ее раздавит груз того, что ей предстоит. Она с трудом подавила желание провести руками по прическе и одежде.
Он продолжал игнорировать ее. Она знала, что таким образом он показывает ей, кто здесь хозяин, и поднимет голову только тогда, когда сочтет нужным. Ей надо было научиться принимать такое обращение, как будто она только и делала, что стояла на палубах роскошных яхт, ожидая, пока великолепный мужчина снизойдет до нее.
Воспоминания о вчерашних событиях нахлынули на нее обжигающей волной. Неужели это развратное существо, так легко позволившее страсти целиком завладеть собой, – она? Она, которая когда-то едва позволяла себе мечтать о танце с этим мужчиной? Стыд стал почти невыносим, и она стиснула зубы. Не важно, что она чувствует, что случилось и что случится. Процесс пошел, и его не остановить.
– Долго ты будешь там стоять? – спросил Никос, не отрываясь от газеты. – Почему ты расхаживаешь туда-сюда с таким лицом, словно присутствуешь при собственной казни? Ты ведь не думаешь, что так ведут себя любовницы, а, Тристанна?
Какой же он отвратительный!
– Я считаю твои деньги, – холодно ответила она. – Думаю, это любимое занятие любовниц.
Его губы дрогнули, словно он не мог решить, рассмеяться или разорвать ее в клочья. Время как будто замедлилось, повинуясь его желанию. Слишком много факторов соединилось, чтобы она могла противиться ему: золотые солнечные лучи, волны, бьющиеся о борт яхты, уносящие их все дальше от берега Франции, от безопасности и уверенности.
– Ты неправильно понимаешь цель содержания любовницы, – мягко сказал он, разрушая одно заклятье и тут же накладывая другое своим бархатным голосом.
– Очевидно, – просто ответила она, заставляя себя улыбнуться. – Просвети меня.
Он кивнул на стул рядом с собой, и даже это незначительное движение выражало его любовь командовать. Борясь с желанием плюнуть ему в лицо, она медленно подошла и села, как хорошая, воспитанная девочка. Как любовница.
Он снова был слишком близко, заслоняя собой все. Ей даже показалось, что она чувствует жар его тела, хотя было очевидно, что это солнечное тепло. Она не могла оторвать взгляда от его красивых рук, лежащих на столике.
С улыбкой