Но не здесь. Не сейчас. Еще не пора.
Петра довольно точно прочла его мысли и почувствовала какое-то волнение в крови.
– Вы не любите танцевать? – спросила она через какое-то время.
– Это не танцы. Это плавание в аквариуме с золотыми рыбками.
– Что правда, то правда. Но мы вызвали досаду у Никатора, а это может что-то повлечь за собой.
Она была права. Выражение лица Никатора было как у ребенка, у которого отобрали игрушку. Но Лисандрос забыл обо всем, кроме Петры. Их лица были рядом, и ее улыбающиеся глаза смотрели прямо на него.
– Что вы будете делать после всего этого? – спросил он.
– Останусь здесь на несколько дней или недель. Использую шанс провести кое-какую исследовательскую работу. У Гомера большие связи. А здесь есть музей, подвал которого никогда никому не открывали, но он постарается договориться насчет меня.
Лисандрос взглянул на изящную чувственную женщину, на ее очаровательное лицо и голубые глаза, с их загадочной, манящей глубиной, и почувствовал, как его охватывает возмущение. Что делала такая женщина в музеях, изучая жизнь мертвых, когда все в ней говорило о жизни? Она должна принадлежать не гробницам, а солнечному свету! Ей следовало не переворачивать пыльные страницы, а ласкать лицо мужчины и прижиматься к нему своим обнаженным телом.
При мысли о ее обнаженном теле он глубоко вздохнул. Платье достаточно плотно облегало ее, чтобы он смог хорошо представить соблазнительные формы, но это еще больше искушало его. Он с трудом взял себя в руки.
– Посещение музеев действительно является в вашем представлении счастьем? – осторожно спросил он.
– Я собираюсь увидеть то, что долгие годы пытаются увидеть другие ученые. Я опережу всех.
– Но... но неужели вам не захочется увидеть что-то другое?
– Вы хотите сказать, зачем женщина забивает свою слабую головку такими вещами? Женщины созданы для удовольствия, а серьезные вещи нужно оставить мужчинам? Это вы имеете в виду?
Поскольку это было приблизительно то, о чем он действительно думал, Лисандрос попытался выпутаться. Ему не понравилось слово «удовольствие», которое употребила она.
– Я не это хотел сказать, – наконец произнес он, – но когда жизнь открывает перед вами так много широких дорог...
– Это вы о Никаторе? Да, я могла бы броситься в его объятия или сделать что-то другое, что он хотел бы от меня... Осторожно! – вскрикнула она.
– Простите, – сказал он поспешно, ослабив свои объятия после того, как инстинктивно слишком крепко сжал ее.
– О чем это я говорила? А, да! О возможностях.
– Забудьте о Никаторе! – взорвался Лисандрос. – Это не широкая дорога, а тупик.
– Я и сама уже поняла это. Мне уже не семнадцать, а тридцать два. Это старость.
Старость, с иронией подумал он, с такой персиковой кожей, шелковыми волосами и дразнящими глазами, которые так много ему обещали