Внутренняя организация Московского княжества, а впоследствии Московского царства, была удивительно приспособлена к беспредельному расширению – так далеко, как была распространена русская речь и православная русская вера. Историки говорят о ней, то, как о системе поместья в увеличенных размерах, то, как о своего рода обширном военном лагере. И она, действительно, имела много общего с тем и другим, с тою лишь особенностью, что и поместье, и военный лагерь были открыты для всякого пришельца. Будь то авантюрист царской крови, русский, литовец или даже татарин, ищущий службы и земли, или свободный крестьянин, тоже желающий приобрести землю в потомственную аренду, с условием, чтобы известная часть необходимого для эксплуатации капитала была выдана ему собственником, – обе эти категории людей охотно принимались великим князем или землевладельческой аристократией. Ибо нарождающееся государство, более богатое землею, чем жителями, готово было обеспечить всякому пришельцу возможность получения ежегодного дохода путем обработки девственных полей и никем не занятых земель.
Военнослужащие, так называемые служилые люди, зачислялись в княжеское войско и их услуги оплачивались в форме военных бенефиций или пожалования земель, которые, не становясь собственностью военнослужащего, находились в его владении в течение его действительной службы.
Свободные земледельцы, известные под именем серебреников – указание на деньги (серебро), ссуженные им землевладельцем, – селились на необработанных полях, принадлежавших либо князю, либо какому-нибудь другому земельному собственнику. Они получали от землевладельца необходимое количество семян, скота и лесу, а иногда и денег, чтобы иметь возможность покрыть первые издержки по своему устройству на девственной почве. На таких условиях они соглашались служить в качестве солдат под начальством князя или кого-либо из его подчиненных и платить государственные налоги. Сверх того, с них взималась арендная плата натурой или деньгами, а во время жатвы они должны были бесплатно помогать холопам, жившим на усадебной земле и исполнявшим их обычные обязанности.
Кто знаком с экономической жизнью средневековых замков Англии, Франции или Германии, тот легко заметит сходство между этой помощью, оказывавшейся в известные дни в году свободными московскими арендаторами, и love boons англосаксонской эпохи, известным также на всем континенте Европы под латинским названием precariae autumnae. До такой степени верно, что юридические институты создаются не столько индивидуальным гением той или иной нации или расы, сколько потребностями самой жизни, что одни и те же институты могут встречаться у самых различных народов в различные века. Неудивительно поэтому, что в юридическом положении свободных арендаторов Московского государства, как и московских сельских рабов,