Приходил Азарцев – Тина снова становилась грустна, молчалива, подыгрывала его настроению. Но на Азарцева никогда не сердилась. Исчезли ревность, обида и злость. «Он – несчастливый, – думала она. – Милый, умный, приятный, интеллигентный, но несчастливый. Не везет ему, за что бы ни взялся. И родители рано умерли, и женился неудачно, и с работой... – Тина вздыхала: – Да мы похожи. Мне ведь тоже в жизни не больно везло». Но, улыбалась Валентина Николаевна, она характером будет все-таки посильнее! И счастье, что Азарцеву нужна именно она, Тина, а не эта хамка – его бывшая жена. И она, Тина, обязательно должна помочь ему подняться и начать жить заново. Ведь он еще молод, сорок будет только на будущий год. Помочь Володе ощутить свою нужность, вернуться в профессию, получить возможность оперировать – это все может сделать только она. Но как? Этого она еще пока не знает.
Тина задумывалась: задача не из легких. И было очень важно, чтобы Азарцев действительно полюбил ее, Тину. Чтобы понял, что она и есть та самая единственная женщина в его жизни, без которой жизнь не в жизнь. Ведь она-то теперь любит его всей душой! Но пока, вздыхала Валентина Николаевна, она для него просто соломинка, за которую цепляется утопающий. Как бы она ни хотела, как бы ни старалась, не может пока достучаться до Володиного сердца. Он несет без нее свою муку. Может быть, стесняется рассказывать о своих мыслях, может, не хочет быть до конца откровенным... Кстати, Тину очень смущало, что и спали они тоже порознь, хотя и в одной постели. Как старики, под разными одеялами – не сплетаясь в объятиях, не находя наслаждения и умиротворения друг в друге. «Спокойной ночи» – и каждый сам по себе. Но что об этом думал Азарцев, она не знала, а спросить боялась.
3
В прошлом году Татьяне исполнилось двадцать семь. После почти двух лет жизни в Париже она внешне сильно изменилась. От «русских» форм осталось не так уж много (но худоба Таню не портила), исчезло роскошное платье из голубой чешуи, и лакированные туфли на высоченных каблуках, и блестящее кожаное пальто, в которых она ходила в Москве на работу в больницу. Как-то сразу Таня перестала укладывать волосы локонами, красить губы яркой помадой. И вообще вещей у нее стало мало: купленный на распродаже в «Галери Лафайет» классический брючный костюм с голубым топом, подходящий почти ко всем случаям, темная куртка, светло-серый шарф, сумка через плечо – вот и все. Но все равно, когда она шла по-весеннему теплым парижским утром от остановки автобуса через площадь к своей лаборатории, молодые афропарижане, вечно кучковавшиеся возле фонтана, провожали ее одобрительными взглядами.
«Если у нас сейчас без пятнадцати девять, то дома – почти одиннадцать». Таня торопливо огибала «кулак» и не обращала внимания на зевак. Она достала из сумки мобильный телефон и поочередно набрала номера родителей. Никто не ответил. «Нет у мамы с папой времени на дочку,