– Где же будет жить твоя дочка, когда выйдет замуж?
Этот аргумент оказался для Азарцева самым весомым. Тина подозревала, что Оля, дочь Азарцева от его неудачного брака, оставалась единственной святыней в его жизни. Хотя и по отношению к дочери Володя чувствовал неудобство. «Ей внушают, что ее отец – никчемный человек, неудачник. По сути, так и есть. И чем я могу помочь своей девочке? Любовью? – Он горько усмехался. – Жизнь приучает к тому, что детям нужны от родителей деньги и связи. Это куда более весомый аргумент, чем любовь...» Из-за Оли он продал свою машину. «Зачем мне машина, если мне некуда ездить?» Деньги он тоже отдал дочери. «Будешь выходить замуж – это вместо свадебного подарка». – «Да я не собираюсь, папа!»
Но, отдав последнее, Азарцев вдруг почувствовал себя легче. Хотя все равно Олю видел редко: ему было стыдно за себя, за свою неприкаянность, за то, что позволил все у себя отобрать, – но изменить он ничего не мог.
Приблизительно раз в месяц он звонил дочери, и когда они встречались где-нибудь в метро, неловко совал ей в руку деньги.
– Да мне не надо, папа, мне мама дает. – Оля смотрела на него как на больного, так, во всяком случае, казалось Азарцеву. Он поворачивался и быстро уходил.
Эти ежемесячные деньги для Оли тоже регулярно выдавала Тина. Это она взяла на себя труд сдать Володину квартиру, общаться с арендаторами, и она же решила деньги от аренды делить пополам. Половину – Оле, а другую половину – им с Азарцевым на жизнь. Тина посчитала, что это будет справедливо. Она смотрела на свой маленький Ноев ковчег, как раньше на отделение реанимации, которым когда-то заведовала, – очень ответственно.
Ее, брызжущую после операции любовью к жизни и всему миру, тяготило молчаливо-созерцательное времяпрепровождение Азарцева, но она все ждала, что вот-вот – и в Володе что-то изменится. Она была терпелива и вспоминала себя, свое состояние. «Мы просто поменялись ролями», – думала Толмачёва. Ей ведь тоже невмоготу было после краха ее отделения, после предательства бывшего мужа[3]. Может быть, и опухоль-то в надпочечнике у нее развилась после этого...
Тина понимала: у Азарцева депрессия. Сколько она продлится? Тина с тревогой вглядывалась в Володино лицо. Не бедность ее пугала. Что бедность? Тина надеялась, что пройдет еще немного времени, настанет весна – и она устроится на работу. Ничего, она их всех прокормит! Ее пугала скудость его чувств. Володя будто застыл – не жил.
Она его не узнавала. Куда подевались упругая походка, привлекательная стройность фигуры, мягкий улыбчивый взгляд? Теперь Азарцев передвигался, как молодой старик: ходил сутулясь, мелкими шагами, говорил негромко, ел без всякого аппетита, благодарил ее за всякий пустяк преувеличенно и как бы