А что же Хана – третья сестра? Ее муж Иехиэль Гинцбург был весьма романтическим молодым человеком мечтательного склада характера. Он с юношеских лет писал стихи и не видел причины, отчего бы не продолжать заниматься преимущественно этим и после свадьбы. Зато Хана, не откладывая, принялась по примеру своих сестер обзаводиться ребятишками. Первый из них, Реувен, родился слабеньким. Казалось, он не пропустил ни одной детской болезни, так что врачи Файертаг и Нейман постоянно гостили в доме Гинцбургов.
Горовцы и Урбахи проживали у Рахмилевича, а семья Гинцбург поселилась у родителей Йехиэля. Старый Гинцбург был человеком уважаемым, но небогатым. Как и его закадычный друг Исайя Рахмилевич, Гинцбург придерживался сионистских убеждений. Теперь друзья еще и породнились, а общий внук – маленький Реувен – сблизил их еще больше.
К сожалению, поэтическая натура Йехиэля мало помогала ему в торговых делах. Он с трудом закончил курсы бухгалтеров, и Гедалия Штейнберг, один из городских богачей, взял Йехиэля на работу, положив ему скромное жалованье – сорок рублей в месяц. Но зато именно Йехиэль стал ревностным читателем журнала «Ха-Шилоах», который по-прежнему выписывал Рахмилевич.
В первом десятилетии двадцатого века в еврейских местечках еще действовала инерция старых привычных законов. Внутренняя жизнь общины полностью определялась системой религиозных учреждений и должностей: синагогами и ешивами, раввинами и даянами, канторами и габаями, меламедами, резниками и моэлями. В большом количестве издавались священные книги – Танах, талмудическая литература, сочинения раввинов, каббалистические тексты, сборники молитв и брошюрки праздничной агады. Хватало и религиозных аксессуаров – от талитов[28], мезуз[29], мацы и традиционных суккотних наборов до пуримских трещоток и ханукальных волчков. Любители еврейской старины собирали старые мелодии, появлялись и новые песни. У моэлей работы, слава Богу, хватало – с самого рождения жизнь еврея была тесно связана с религией. Не только молитвы, свадьбы и разводы, но все – вплоть до мытья рук до и после еды – совершалось по религиозным законам. И, конечно же, в последний путь еврея также провожала древняя поминальная молитва – кадиш.[30]
Но тогда же появились и новые веяния; в местечках стало происходить все больше непривычного, немыслимого раньше. Многие молодые люди отказывались жить по религиозным канонам, хотя и продолжали числить себя в евреях. Впрочем у них не получалось и выбраться из местечка: царские законы сильно затрудняли этот процесс. Мешали черта оседлости, процентная норма при поступлении в университеты, запреты на работу в сельском хозяйстве и в правительственных учреждениях и многое другое. Все это вызывало недовольство и раздражение.
Еще в конце предыдущего столетия среди евреев приобрели