вот уже почти не различить провожающих, вот уже и сама Одесса остается вдалеке, еще немного – и Россия исчезает за горизонтом.
Теперь вокруг – лишь море, солнце и синева, облака и звезды. Пароход останавливается в Куште, Измире, Салониках, на греческих островах, в Бейруте. В каждом из портов «Иерушалаим» стоит в течение долгих часов. На лодках подплывают мелкие торговцы, карабкаются на борт, наперебой предлагают разные товары – главным образом, южные фрукты. По вечерам чужие города превращаются в гирлянды сверкающих огней. Шеилке отведено место на деревянной полке третьего класса, в трюме. Но неудобства не смущают мальчика: группа ребят из «Герцлии» держится вместе, скучать не приходится. Шоэль наслаждается музыкой беглого иврита и без труда привыкает к сефардскому произношению. Как хорошо стоять на борту и смотреть на длинную, вскипающую пеной борозду, тянущуюся за пароходом, любоваться на упругие прыжки дельфинов, пытаться разобрать их послания на беззвучном дельфиньем языке, которые они оставляют в морском воздухе, прежде чем снова исчезнуть в синей глубине…
На Святую землю направлялись и паломники из Болгарии. Вечерами они пели грустные балканские напевы, и питомцы «Герцлии» не отставали, затягивая в ответ свои ивритские песни. Шоэль подпевал.
И вот настал день, когда Душман воскликнул:
– Галилейские горы! – и указал на горную гряду, синевшую на востоке.
Шоэль вскинул голову. Сердце его забилось, как если бы он увидел материнский дом. На палубу парохода Русско-палестинской компании «Иерушалаим» высыпала возвращающаяся в Палестину молодежь, хором затянула песню: «О, родная земля, дорогая земля!..»
Стояла осень, над землей стлался несмелый утренний свет. Пароход бросил якорь, спустили трап, и вот уже дети сидят в лодке, которая доставит их на берег. Еще немного – и ноги Шоэля ступят на эту древнюю землю. Яффский порт кишит людьми. Смуглые, темнокожие, в красных фесках, бритые и с косицами на затылках, грузчики, торговцы, дети, закутанные в покрывала женщины, лошади, ослы, верблюды… – все это пестрое разнообразие двигалось туда и обратно, гудело, издавало пронзительные гортанные звуки. Разноголосый шум восточного порта, море до горизонта, плеск опускающихся в воду весел и крепкие, обнаженные торсы гребцов, крики торговцев фруктами и напитками, запах жареных каштанов и горы сладостей, – поистине, то была дивная и пестрая мозаика цветов и звуков.
Дорога от Яффы до Тель-Авива заняла немного времени. Шоэля поселили в пансионе Липсона, неподалеку от гимназии. Сам Липсон был невысоким человеком плотной комплекции, с проседью в светлой бороде. В его добротном двухэтажном доме проживали ученики гимназии «Герцлия», большинство которых