Учитель замолк, взял со стола стакан воды и, сделав глоток, вернул его на место.
– И вот, сегодня, я решил поведать вам эту историю.
Мэтр прервал речь. Олег Леонидович решил удобно устроиться в большом коричневом кресле. После небольшой минутной паузы синьор Денис приступил:
– Н… н… началась эта история, пожалуй, вот с какого момента. Морозным зимним вечером тринадцатого января в год столетия русской революции…
Казнь
Ночь в Вечном Городе выдалась оглушающе тихой. Мир замер в горестном ожидании чего-то неотвратимо ужасного и необъяснимо жестокого. Говорят, что в такой тишине слышно, как стучит сердце.
Под самой крышей грязно-желтого дома, расположенного на via del Grifone, в небольшой комнате, меблированной грубым деревянным столом, стулом с высоченной резной спинкой и стоящей слева от окна вдоль крашеной стены большой высокой кроватью, прямо поверх одеял лежал флорентийский лютнист тридцати пяти лет. Его изящная палисандровая лютня, искусно выполненная мастером-лютье шестнадцатого века, висела на противоположной стене над простым массивным походным сундуком, обитым по бокам железом. Жилище наполнял легкий предрассветный полумрак и сладко-тяжелый запах фруктов трехдневной давности, лежащих на тарелке рядом с кувшином.
Дионизио не спал. В этой убивающей тишине он не мог спать и не слышал биения сердца. Скрежет мыслей усугублял мучительную боль в голове.
Чем они разгневали небеса и Всевышнего? За что это все выпало ему и ей? Дионизио сел на край кровати, обхватив голову руками, и тихонько застонал. Как случилось, что в этом, полном гармонии, красоты, науки и искусства, мире она оказалась в самом его страшном месте – в камере инквизиции? Собственный стон показался ему хриплым криком, способным поднять на ноги весь город. Город спал.
Только теперь Дионизио понял, как она была важна в его жизни, и что их отношения – не просто флирт или мимолетное увлечение.
Это его вина. Бумаги принес он. И сейчас проклинал себя за то, что бросился искать помощи у слабой женщины, зная наверняка, что она не откажет ему. До сего дня все воспринималось как должное, как само собой разумеющееся – играл на лютне, читал стихи, был занят важными делами, но теперь жизнь лишилась самого главного – смысла! Смысла всего того, что ему казалось естественным и не вызывающим сомнений. Ибо именно он отдал ее в руки инквизиции. В смертельные руки, откуда нет исхода.
Музыкант