А действительно, кто он ей? Сопляк и извращенец, который по недоразумению затащил ее к себе в постель. И уехал на войну. И мотает ей нервы. По километру в день. То своими шальными письмами, то черной и тягучей, как смола, неизвестностью.
– Наверное, правильно сказать – любимый… – отважилась, наконец, сказать Инночка.
– Офицер? И хорошо он зарабатывает в своих трупоездочках? – Олеське явно понравилось словечко.
– Да нет, солдат.
– Контрактник? Слушай, они же все чокнутые на своей войне, просто повернутые. Ты такая, вся гламурная, на фиг он тебе нужен?!
Инночка поняла, что Тигра-Олеська – настоящая тигра в душе и что она просто так не отстанет. А еще Олеська совершила ради абсолютно незнакомой Инночки должностное преступление, карающееся расстрелом с последующим глумлением. А еще она устала без конца ковыряться в себе и своих чувствах, устала от припадков то острой тоски, то не менее острого раздражения, то уж совсем острой щенячьей радости…
Синдром поезда? Почему бы и нет, не с мамой же всей этой историей делиться, пусть уж зэков костерит… Незаслуженно.
– Тебе сколько лет, Олеська?
– Двадцать два! Скоро будет…
– Тогда ты меня вряд ли поймешь.
– Почему?
– Потому что мне тридцать три, – тут Олеськины глаза и рот моментально округлились, – у меня четырнадцатилетний сын, мама-пенсионерка и еще куча проблем. Он, видите ли, меня любит! Придурок малолетний.
– Почему малолетний?
– Потому что я на десять лет старше. Потому что мы проработали почти два года за соседними столами, а я ни черта о нем не знаю, кроме того, что он классный, просто потрясающе талантливый компьютерщик. И он меня любит. И еще у него невообразимое чувство композиции. И еще просто невероятно потрясающе целуется. И я не могу – вот уже четыре месяца – выкинуть все это из головы. А он мне пишет. По письму в день. Иногда по два. И я устала смеяться и плакать над этими чертовыми письмами!
Инночка задумчиво стряхнула пепел. Что-то курить она стала, как портовый грузчик. Или пьяный лесоруб. Скоро мама начнет задавать ненужные вопросы. Поднять глаза на Олеську было не то чтобы стыдно, а так, как будто ее стошнило на виду у всех, например, в трамвае.
– И-инка, как я тебе завидую! Вот бы мне такую любовь! С письмами. И чтобы ждать, и чтобы опасно! Где хоть ты его выкопала такого?
– Не знаю. Наверное, это он меня выкопал… Точно, я – ископаемое.
На этой минорной ноте новоиспеченные подружки и расстались, обменявшись телефонами.
Инночка отправилась домой: во-первых, переодеться перед ужином с Терпилой. Надо и вправду определиться, как его называть, дернул же черт за язык с этим дурацким брудершафтом. Во-вторых… Во-вторых, ей надо было, как бы это сказать, подзарядиться,