Внезапно Айтана решительно подняла ведра резким движением и зашагала вверх по склону так быстро, как только могла. Никто не придет. Никто не придет. Отец не придет к нам. Они все погибли. Погибли, пытаясь нас защитить. Теперь мы сами должны о себе заботиться, сами защищать себя. И надо уходить отсюда. Нельзя здесь больше прятаться. Нельзя. Надо идти назад, через старую деревню. А потом… Потом не знаю, но сейчас главное – начать, главное – идти. Никто не придет.
От этих мыслей Айтана вдруг ощутила странную смесь почти панического страха и непонятно откуда взявшейся радости. Она почувствовала необычайный прилив сил, а ведра в руках стали гораздо легче. На лице Айтаны появилась еле заметная улыбка. Она невольно слизнула слезы, которые обильно катились по ее щекам и скапливались у верхней губы. Сегодня за костром мы не будем молчать.
Глава 7
Трава и земля
Зеленая долина купалась в лучах заходящего солнца и была окрашена в теплые оранжевые тона. Тени от деревьев дубовой рощи становились все длиннее и медленно подкрадывались к военному лагерю, словно щупальца огромного морского чудовища. Они как будто пытались поглотить палатки и наспех сколоченные укрепления вместе с их угрюмыми и настороженными обитателями. При этом они были настолько заняты осуществлением своего коварного плана, что совсем не замечали огромной тени от горы, которая накрыла уже бо́льшую половину долины и надвигалась сзади на них самих.
Ксермет устало сидел на земле, привалившись спиной к сгоревшему остову телеги с провиантом. Он пристально, хоть и без особого интереса, разглядывал огромного воина, который по всем своим внешним признакам подходил под описание тех самых степных народов, о которых в те далекие дни рассказывал дебтера Аваки.
Вот ведь как странно работает память. В деталях помню тот день, когда отец решил вплотную заняться моей боевой подготовкой. Помню, о чем мы говорили с ним, как я тогда протестовал, едва сдерживал слезы. Помню, как поднимался на старую башню в тесную комнату Аваки. Помню все, что он мне сказал тогда, как я был потрясен и даже разочарован тем, что он поддержал моего отца. Помню свой страх перед войной… И ведь помню даже, что потом он мне несколько часов в деталях описывал обычаи этих дикарей.
Ксермет слегка приподнял бровь от удивления, когда кочевник вслед за кожаными доспехами снял и нательную рубаху, несмотря на холодные порывы крепчающего вечернего ветра. Ксермет невольно поежился.
А вот что он мне там рассказывал про их верования – ничего не помню, даже приблизительно. Хотя какая разница, ведь того мира, истории про который я так любил слушать, давно уже нет. Нет больше тех народов, тех стран и правителей с их никчемными амбициями. Нет больше тех войн, которые тогда казались такими важными. Война за право называться правителем той или иной земли. Война за торговые привилегии.