– Вот сейчас, будьте внимательны. Это черт знает что! Это вопиющее самодурство! Он чуть не угробил доверчивую особь – подростка! Надо же додуматься, в допотопном «квантокомбе» прикасаться к живому существу! Тоже мне, нашел маскарадный костюм – еще какая-то пара секунд, и энтропия достигла бы критического уровня! – Игнатий Христофорович прокомментировал происходящее чересчур горячо и для себя неуместно, но уж очень возмутило его поведение Агностика. – Я, конечно, все понимаю. Столь огромное несчастье, – сказал он уже куда тише, будто одумался и ощутил неловкость от своей гневной вспышки. – Однако нельзя же так! Ведь есть же общие договоренности! А если это приведет к дестабилизации?
– Да бросьте вы, Игнатий Христофорович! Какая там дестабилизация? Они на следующий день уже все позабыли. А еще через неделю событие обрастет легендами. О статусе Нафанаила никто даже не вспомнит, – Гортензий опять замахал обеими руками перед собой. Визуализация ощущений давала о себе знать.
– О нет! Поверьте мне, вы очень ошибаетесь. Вольер помнит все слишком хорошо и слишком долго. К нашему с вами несчастью. Поэтому никому и не рекомендуется выходить за принятые конвенциональные рамки. Особенно таким вот способом, – Игнатий Христофорович указал проникновенным жестом в сторону цилиндрического изображения.
– Так это же Агностик! Когда это он следовал общепринятым конвенциям? И вообще, его владение находится в таком информативном небрежении и, я бы сказал, в заброшенности, что только диву даешься! Не с чего в нем быть дестабилизации, – самоуверенно хохотнул Гортензий и схватился левой рукой за запястье правой, чтобы на сей раз не допустить беспорядочных взмахов.
До сей поры напряженно молчавшая Амалия вдруг вмешалась, и очень Игнатий Христофорович был ей за это благодарен:
– Господа, одумайтесь! Ну при чем здесь Вольер! Пропади он пропадом, я извинюсь… Ему же плохо! Нашему с вами близкому человеку плохо! Разве вы не понимаете? Вот в чем все дело, – Амалия запрокинула голову – тяжелые косы скользнули с козетки на светящийся пол – и сказала в потолок: – Викарий, голубчик! Выключи эту гадость!
«Лаборант» убрал изображение, белый свет погас. Но и того, что все трое увидели, было куда как достаточно. Игнатий Христофорович заговорил первым, будто бы упрекая, но вполне отеческим тоном. Как ему и полагалось по умудренному старшинству:
– Амалия, милая, пойми меня правильно. Я ни в коем случае не умаляю значения добровольной взаимопомощи. Но когда об этом просят! Понимаешь? Просят! Агностик же ничего подобного не хочет. Не хочет, чтобы ему помогали, и все тут. Он всегда был этически неуравновешенной личностью. Так вот… – Игнатий Христофорович сделал умышленную