– Я не… не буду! – шепчет Родион.
Весь зал взрывается смехом.
– Чаво?! – перекрывая громовым голосом неистовство зала, говорит Дормидонт и больно толкает Родиона кулаком в лоб по направлению к женщине. – Будешь! Посмотри на себя в зеркало, вся морда в прыщах! Кому такой офицьянт нужо́н?!
И вот они с дамой наедине…
Ресторан Созонова занимает большое полуподвальное помещение из двух комнат с зарешеченными окнами в глухой двор. В большой комнате – зал для посетителей, со столами, стульями и дорогим фортепьяно, на котором по вечерам приходит играть молодая жена Созонова, бывшая консерваторка. Дормидонт тоже подобрал ее на улице, как Родиона. В комнате поменьше – кухня, в торце ее, за пестрой занавеской, «кабинет» Дормидонта. Кроме печки-буржуйки с длинной жестяной трубой, выведенной в окно, и узкого топчана с матрасом и одеялом, в этом «кабинете» ничего нет. Здесь хозяин остается ночевать, когда выпивает лишнего.
В комнате дама успокаивается, перестает плакать, садится на топчан и буднично расстегивает кофту. Родион с ужасом наблюдает.
– Ну, что стоишь? Помоги мне, мальчик.
Через плечо она показывает пальцем на петли широкого шелкового лифа. На деревянных ногах Родион приближается к ней.
– Осторожно, мальчик, не сломай застежку. Вещь дорогая. И не дрожи, пожалуйста, мне и без тебя холодно.
– Давайте, – шепчет Родион, – просто побудем тут немножко и потом всем скажем…
– Не получится, – вздыхает дама и глазами указывает на колышущуюся, как от сквозняка, занавеску. – Наверняка он за нами подсматривает.
– О-о! – только и может произнести Родион.
– Это ничего, – еще раз вздыхает женщина и по-домашнему снимает лиф, открыв обезумевшему Родиону слишком крупные для своей комплекции, но еще крепкие и молодые груди. – Пускай смотрят. А мы вот под одеяло с тобой заберемся.
– Я не смогу, – хнычет Родион, с удивлением обнаруживая, что женщина уже стянула с него через голову рубашку и аккуратно сложила под подушкой.
– Если не ты, – говорит она, притягивая его голову к себе на грудь, – твой хозяин продаст меня какому-нибудь сифилитику из зала.
– Но я…
– Это просто. Не делай ничего и не думай. Иди ко мне, Родя!
Через десять минут Родион сладко плачет между влажных грудей, и голова у него плывет кругом от невероятного запаха женского пота и собственных слез.
– Ма-ма…
Дама садится на топчане и резко отталкивает его от себя.
– Ты что?!
– Ма-ма! – плачет Родя.
В расширившихся от сумрака зрачках его первой женщины появляется ужас.
– Сирота?
– Ддда-а!
– Господи! Да ты свою маму, что ли, во мне увидел? Ох ты – грех-то какой!
В зале женщина подходит к Созонову и плюет ему в лицо.
Дормидонт молча утирает смеющиеся глаза рукавом.
Потом смущенно похлопывает Родиона по плечу:
– Ты,