– Иди в дом, – бросил он, закрывая калитку, и, не глядя ни на насторожившегося больного, ни на развеселившуюся собаку, уточнил:
– Не выходи днем. Не надо, чтобы люди тебя видели. Мало нам…
*** *** ***
Шли дни.
Человек из леса поправлялся, нити вытягивались, уже не причиняя боли, клубок становился все тоньше и тоньше. Его память заполнялась. Какое-нибудь услышанное слово или внезапно всплывший образ тянули за собой цепочку дней, месяцев и лет его прошлого. Только события, предшествующие заключению в психбольницу, оставались заблокированными, и он не мог найти код. Кончик этой нити прятался в клубке его собственного страха. Он опять ощущал внутри себя вазу, маленькую, но прочную вазу в своей голове, вазу, которую необходимо разбить.
– Еще с неделю, – сказала Ирина. – Я должна быть уверена, что дальше вы справитесь сами.
И снова глаза, как два озера, вспухшие паводком, но не выходящие из берегов.
За столом воцарилось тяжелое молчание. Муж Ирины, Андреич, положил руку на ее плечо.
– Я себя хорошо чувствую, – возразил человек из леса. – Я уже прохожу по пять километров каждую ночь. Спасибо вам огромное, Ирина. И вам, Андреич. Но… Я и так вон уже сколько живу у вас незваным гостем.
Ирина вытерла рукавом глаза.
– Нет, нет, вы нас не стесняете. Ни с местом, ни с едой. Не надо говорить об этом. Как ваша память? Восстанавливается?
– Да.
– Тут я не в силах вам помочь. Я даже не знаю, что вам кололи. Да если бы и знала… Вы вспомнили, кто вы?
Человек, сидящий напротив, настороженно кивнул. Об этом его еще ни разу не спрашивали.
– Да.
Короткое молчание хозяев не перешло в вопросительную паузу.
– Вот и хорошо! Будем надеяться… – Ирина запнулась и бодро закончила:
– Будем надеяться, что у вас все будет хорошо. Но еще неделю я вас понаблюдаю.
– Спасибо, Ирина, я…
Начинающий темнеть за окнами воздух разорвал истошный женский крик, громыхнул лаем Полкан.
– Ирина! Ирина! Беги скорей к Поповым! – голосила женщина. – Леонтий опять Татьянку до смерти убил! И дом соляркой поджег, мужики тушат.
Хозяева вскочили. Ирина схватила с полки брезентовую сумку с красным крестом, Андреич загремел в сенях ведрами, и они торопливо покинули дом.
Человек вышел на крыльцо вслед за ними, постоял, раздумывая, и направился в сторону зарева, занимавшегося над деревней.
Дом горел неохотно, больше дымил. Лишь крыльцо и сени, принявшие на себя основную порцию солярки, весело трещали большим костром. Белесый дым выливался из-под крыши и густо напирал изнутри в закрытые окна, делая их похожими на бельма на морщинистом перекошенном лице горящего дома.
Во дворе суетились люди. Редкая цепочка женщин перемещала ведра с водой, несколько мужчин, солидно переговариваясь,