Посреди комнаты стоял стол. Круглый с прямыми ножками и изрезанной надписями крышкой. Мина немного умела читать, но надписи были вырезаны на незнакомом языке, так что девочка не поняла смысла надписей. Сам стол казался таким древним, что если прикоснуться к нему, он может развалиться.
Охотник, однако, так не думал: он отвязал от пояса мешок и грохнул его на стол. Тот достойно выдержал. Он снял шляпу и стянул капюшон. Его одежда и лицо были сильно испачканы, чёрные, завязанные в хвост волосы блестели на свету.
Мужчина направился за перегородку, но остановился и медленно, морщась от боли, обернулся к Мине.
– Ничего не трогай, – тихо проговорил он и скрылся за перегородкой.
Мина перевела взгляд на диван. Коричневого цвета, на вид какой-то шершавый и неприятный, с ручками чуть светлее обивки. Из дыры с краю выпирала какая-то закрученная железяка. Девочка села на краешек дивана, как можно дальше от железной штуки, и послушно сложила руки на коленях.
Охотник прошёл в кухню, где стоял ещё один стол, под которыми он хранил галлоны запасенной воды, и табурет, очень старый, как и все вещи в его убежище. На стене висел старый ржавый ящик с нужными вещами внутри.
Сквозь боль в сознании пульсировала неприятная мысль о том, что не стоило приводить девочку сюда. Охотник жалел об этом решении.
Он снял перчатки, швырнул их в угол, потом сбросил с плеч изорванный плащ. Вдохнув воздуха, он принялся медленно отдирать от ран ткань рубахи вместе с коркой запёкшейся крови, отчего раны опять начали кровоточить. Покончив с этим, он осмотрел повреждения, хотя и без осмотра было понятно, что всё очень паршиво. Три глубокие раны от когтей падальщика. Та, что в середине самая глубокая, две по бокам короче и уже. К дюжине других шрамов, покрывающих его тело, прибавится ещё три. Если только он поторопится и обработает всё как следует.
И как эта тварь умудрилась зацепить именно белую половину? Будь раны левее, он бы так не волновался.
Будь прокляты эти твари.
Будь все они прокляты…
Охотник достал из закутка небольшой, некогда эмалированный таз, поставил его на шатающуюся табуретку и наполнил водой. Трясущейся рукой открыл ящик на стене и вытащил оттуда маленький кусок мыла, треснувшую бутылочку с серым порошком, ещё какую-то склянку и куски ткани, служившие ему бинтами. Бинты были чёрного цвета, сделанные из старой одежды. Какая никакая гигиена, на другую рассчитывать не приходилось.
Он вымыл руки в тазу, вымыл очень хорошо и вылил воду в стоявшее у стены кривое ведро, вновь наполнил таз чистой водой и добавил одно из лекарств, чтобы промыть им раны. От первых капель целебной жидкости рану зажгло как огнём. Плохо, значит, зараза уже успела проникнуть внутрь. Он намочил тряпку ещё раз, вдохнул, и протёр большую