Все, о чем мечтал Алексей, становилось явью, закручивая его жизнь в тугую спираль бесконечного праздника. Рядом, по левую руку, прижавшись к его плечу, сидела та, за кого он только что взял ответственность пред Богом и людьми. И на душе его было чисто и умиротворенно.
От волнения, не отпускавшего Дуняшу в продолжение всего обряда венчания, по щекам ее разлился трогательный румянец. Да и вся-то она была молодой, легкой, свежей, в самом начале жизни, в начале своего разбега перед взлетом, без жизненного опыта, который не что иное, как накипь на сердце и на сосудах, – накипь от обид и предательств, которых она еще не знала. И Алексей любовался этой девственной чистотой, не переставая благодарить судьбу за столь щедрый подарок.
Возле дома их ждали новоявленные тесть с тещей. В руках у Александры был накрытый рушником каравай, который она молча протянула молодым. И едва Алексей взглянул в колдовские озера ее глаз, как вновь ощутил предательский ком в горле и пульсирующую жилку в висках.
«Да что же это такое!» – обреченно подумал он, сжимая локоть жены. Даже головой тряхнул, прогоняя наваждение. Как было б славно проскочить и через этот день, и через свадьбу, сбежав с Дуняшей куда-нибудь подальше от грешных мыслей своих.
Но хмельные глаза Александры, влекущие его в дебри греха и порока, смотрели на него отовсюду, и эта затянувшаяся игра отнимала у него последние силы. «Нет, с этим надо что-то делать, – в отчаянии думал он, хватаясь за счастливый лепет ничего не подозревавшей Дуняши, как за соломинку. – И чем скорее, тем лучше!»…
…Свадьба была разудалой, шумной, с гармошкой и задорными выплясами, без коих на Руси не обходится ни одна гулянка. То и дело раздавалось требовательное «горько!», и молодые чинно вставали, кланялись уважившим их гостям и на потребу им сливались в поцелуе. Неопытная в таких делах Дуняша краснела, пряча лицо то в ладонях, то за вуалью, то на груди у Алексея. А уж когда порядком захмелевшая женская часть застолья, желая немного похулиганить, выбежала в центр и, комично жестикулируя, принялась исполнять разухабистые полуцензурные частушки, сопровождая их дробной чечеткой, – тут уж и Алексей зарделся.
Всем было весело и бесшабашно.
И лишь один человек отстраненно наблюдал за происходящим, отгоняя от себя мрачные мысли и с трудом сдерживаясь, чтоб не закричать от невыносимой боли…
«Какое это блаженство, – принадлежать любимому! – с тоской думала Александра, заглушая боль свою вином. – Испытать бы хоть раз, что это такое, а там – хоть на эшафот!..» И бездумно опрокидывала рюмку за рюмкой, не видя никого вокруг.
А вскоре уже вся эта галдящая, раскрасневшаяся, заряженная градусами толпа стала казаться ей одной огромной разинутой пастью с оскаленными клыками, которая, причудливо извиваясь и шевеля губами, беззвучно хохотала, обнажая бездонное красное нутро и не обращая никакого внимания на ее страдания…
«Зачем