Эта любезность и предусмотрительность в нём меня всецело покорили, и я предоставил ему своё будущее.
В маленьком кафе я спросил себе сыру и вина, в то время как прыткий чистильщик сапог в синей куртке – искусно превращал мои грязные дорожные ботинки в приличную для визита обувь.
Прошло не более четверти часа, когда мальчишка вернулся, неся огромный пышный букет, и, запыхавшись, сообщил:
–Улица Орфея, одиннадцать… синьора Анжелика Тассони, вдова секретаря из министерства юстиции… Горничную зовут – Розалия.
Сев на ближайший стул, он снял с головы кепи, и весь отдался отдыху.
Угостив своего юного благодетеля вином, я расплатился с ним, и медленно пошёл по городу.
Было около четырёх часов. Жизнь шумом и гамом наполняла людные улицы; доносились звонки трамваев и щёлканье бичей проезжавших фиакров.
Я быстро доехал до центральной площади Виктора-Эммануила – сердца Болоньи, откуда по широким артериям разливается жизнь по всему старинному, но не стареющему городу.
Здесь я отыскал посыльного, с которым отправил букет по данному мне адресу… Теперь оставалось лишь одно – побриться, привести себя в порядок, пообедать, – и, наконец, решиться посетить синьору.
Я постучался в дверь небольшого особняка с мраморным балконом и высокими тополями, зеленеющими за каменной стеной. Через некоторый промежуток времени я ещё раз постучался привешенным молотом в медную доску, и, наконец, лёгкие, скользящие шаги послышались на лестнице.
Дверь открыла хорошенькая горничная, которую, как мы знаем, звали Розалией. Хитрые, плутовские глаза сейчас же сказали мне, что и она догадывается, кто я… Тем не менее она сообщила, что хозяйка её в трауре, и никого не принимает, хотя тут же спросила, как обо мне доложить…
Я положил ей в руку трёхфранковик, и с полной бессовестностью назвал себя графом De Rostow… Одет я был весьма прилично, по-туристски; был молод и свеж и для недолгого знакомства вполне мог сойти за иностранного графского сынка.
Розалия сделала изящный реверанс, и через несколько минут меня впустили… В большой приёмной и раздевальной – стояли трюмо с мраморными столиками, хрустальные вазы для цветов, – и, перейдя оттуда в гостиную, я сразу увидел свой букет на почётном месте в огромной прелестной вазе возле рояля… Обстановка была изящная. Масса света, картин и статуэток… Розалия вертелась передо мной, смахивая то здесь, то там уже давно счищенную пыль, – и извинялась за хозяйку, которая переодевается и сейчас выйдет.
Прошло несколько минут, – в дверях появилась прелестная фигура синьоры Анжелики; показав, наконец, свои большие чёрные глаза и нежную улыбку, – она любезно протянула мне руку, говоря, что считает для себя особенно приятным долгом оказать гостеприимство иностранцу. Я поцеловал протянутую руку, но не осмелился задержать её так долго, как это делал патер.
Когда горничная вышла (вернее выходила, так как, сгорая любопытством, она поминутно с деловитым видом вбегала за чем-нибудь в залу), –