На наших вечерах Горький познакомился с милой Екатериной Павловной Волжиной306, хорошенькой, только что окончившей гимназию, девушкой. Катя Волжина, как мы ее звали, получила место корректорши в «Самарской газете» и ближе познакомилась с Горьким; они полюбили друг друга и поженились. Живая, веселая, в то же время скромная и сердечная, Катя имела массу поклонников, но любила Иегудиила Хламиду, к великому огорчению ее родителей, обедневших дворян, которые никак не могли примириться с мыслью, что их дочь выходит замуж за какого-то Хламиду.
Как всякий выдающийся человек, Горький также имел массу поклонников, но и, вероятно, столько же, если не больше, в особенности в последнее время, противников.
Я, как средний человек, говорю лишь о тех впечатлениях, какие он на меня лично производил и производит. Знаю лишь то, что все, побеседовав с ним даже в самое последнее время, восхищаются его прямотой, искренностью и любовью, которую он проявляет к человеку. Алексей Максимович, по моему мнению, искренно любит русский народ. Как сын народа, он хорошо знает его и понимает. Это не преклонение перед народом Златовратского и других народников. Он не скрывает темных сторон его, он желал бы видеть русский народ, занимающим почетное место среди западноевропейских культурных наций.
Горького я не видел почти десять лет – всё время, проведенное им в Финляндии и в Европе. Когда же в конце 1915 года вернулся в Петербург, то узнал от своего друга Е.Н.Чирикова, что он разошелся с Горьким. Разошелся из-за его статей в журнале «Летопись», в которых, по словам Чирикова, Горький выразил отрицательное мнение о русской душе, о русском народе. Правильнее сказать, это был разрыв их отношений. В последнее время он перешел почти во вражду. Горький энергично, страстно проповедовал прекращение войны. Чириков держался диаметрально противоположных взглядов. В 1916 году я виделся с Горьким в Петербурге, в его квартире на Кронверкском проспекте307Говоря со мной о войне, он страстно порицал ее. Был я еще как-то раз у него; помню его фразу:
– Эх, сколько времени я из Европы, а не могу примириться с жизнью здесь. Мне больно видеть эту инертность, отсутствие инициативы у русского народа, хочется делать, создать что-нибудь, везде косность, ничего живого.
Хотя он долго жил за границей, он не отошел от русского народа и от русской жизни. Он остался тем же Максимом Горьким, прикрепленным всеми фибрами души к русскому народу.
Горький тогда уже разошелся с Екатериной Павловной308Говорят о любви, которую Горький питает к ней по настоящее время. Я этому верю, ее нельзя не любить. Мы с нею встречались, как в Париже, так и в последние шестнадцать-семнадцать лет моей жизни в Москве. Екатерина Павловна уже тогда вся отдалась общественной деятельности, но осталась той же милой Катей Волжиной, с большими синими глазами, чаруюшей улыбкой и хорошей душой.
Летом 1916 года Горький прислал мне свои сочинения с надписью на многих томах309Одна