Здоровый весельчак, великанского (по сравнению с Костиком, да и со мной) росту, не дурак выпить, балагур, эдакий украинский барон Пампа22. Но в отличие от своего литературного прообраза Петр имел философичный ум, за мыслью которого не всегда поспевала моя. Он был меня старше, опытнее, мудрее. Широкая душа его щедро одаривала теплом, шуткой, вниманием всякого, кто оказывался с ним рядом. В одной из бесед с ним я впервые для себя, узнал, что кроме православных и католиков оказывается есть еще какая-то третья, «промежуточная вера»23.
Когда он рассказывал о том, как крестил сына, то на мой вопрос: «В костёле?», с некоторой даже гордостью ответил:
– Нет. Я же из греко-католиков.
– А что это такое? – удивился я.
– У нас храмы и обычаи почти как у православных, но мы признаем римского папу своей главой, как и католики.
Тогда я еще не слышал о Брестской унии (1596) – этой крупнейшей геополитической катастрофе Руси, последствия которой мы имеем теперь на Украине.
Как-то он написал картину «Христос в терновом венце» (скопировал с какой-то репродукции). Показывая ее мне, спросил:
– Как по-твоему, о чем это?
Я всмотрелся в лицо изображенного человека. Моё внимание привлёк его взгляд. Казалось, он говорил: «Видишь, сколько я претерпел мучений ради тебя и всего человечества. А что для людей сделал ты?».
Я сказал об этом Петру, чем сильно удивил его.
Впрочем, Петр вряд ли был религиозным (во всяком случае воцерковленным), как и я тогда. Он был коммунистом по убеждениям, а не только по партбилету, и патриотом. Причем не местечковым – патриотом Галичины или Украины, а патриотом нашей общей большой родины, которая тогда называлась Советский Союз, но в исторической памяти – и его, и моей – была Русью – Червонной, Белой, Малой, Великой… Он хотел служить и работать для нашей великой Родины и в меру сил делал это. Пробовал даже поступить на работу в КГБ, но не прошел по анкетным данным (люди постарше помнят, наверное, те подробные анкеты с вопросами типа: «Были ли вы или ваши родственники интернированы? Находились ли на оккупированной территории? Имеете ли родственников за границей?» и т.п. У Петра была родня в Польше, да и отец его был поляк).
Петр не был узколобым доктринером и на многое смотрел широко и глубоко: на идею коммунизма, религию… С ним мы вели долгие «умные» беседы, в том числе о религии, о советском строе, его недостатках и возможных способах исправления.
От него же я услышал, можно сказать, пророческие слова о нашем политическом будущем:
– У нас очень жесткий строй. Снизу его изменить никому не удастся. Любые изменения возможны только «сверху», – как-то сказал он мне.
Так потом и случилось. М. С. Горбачев провел «перестройку» СССР «сверху», а «перестрелку» и «перекличку» весельчаки «внизу» добавили уже от себя.
С Петром я вступил, как считали некоторые, в рискованные отношения.