– Ты не узнавать меня, Роман Михайлович? – вдруг услышал я знакомый насмешливый голос и, подскочив как ошпаренный, принялся озираться по сторонам. Но никого, кроме юного создания в желтом, рядом не было.
– Ляля?! – продолжал я не верить очевидному. – Ты?!
– Я, – просто ответила она.
Почему же она так уродовала себя до сих пор?
– Зачем… было всё это? – продолжая стоять, я стал показывать, как будто повязываю на себя одну за другой юбки.
Она поняла меня и не очень-то весело усмехнулась:
– Я – джипси. Мусор. Вор. Так мне надо…
Я понял ее и был тронут. Как часто молодые люди вынуждены подчиняться идиотским традициям своего народа… «Что же мы-то всё в заднице да в заднице?» «Там наша родина, сынок…»
Но я действительно понял ее. Есть обычаи племени, и она не может не соблюдать их, нравится ей это или нет. Ей жить в таборе, и только в нем… А я – ее единственный шанс стать чем-то большим. Что ж, я не против. Такая девушка достойна быть царицей. А что цыганка… Так когда ж у нас царицы русские были?
И тут я испугался, что опять, как когда-то на ольгином крыльце, не найду нужных слов, не решусь поцеловать, буду вновь выглядеть полным идиотом… И последствия могут быть не менее чудовищные… «Ну уж нет! – решил я. – Нужно брать быка за рога. Тут, в будущем, нелепые условности, похоже, отброшены. Я вспомнил давешнюю девчонку на тротуаре. И, подавив в себе робость, показал так, как показала мне она – большим пальцем между ног. А потом указал вверх, туда, где была моя комната. И предложил:
– Пойдем?
Ляля холодно отстранилась от меня.
– Я джипси, а не бльядь, Роман Михайлович. Есть закон. Нет мужчин до свадьбы.
Вот так.
Я снова обосрался.
В далеком двадцатом веке был у меня приятель, прекрасный поэт Макс Батурин. Он покончил с собой. Заперся в общежитской комнатке и проглотил несколько стандартов снотворного, запивая водкой… Талантлив он был до гениальности. Однажды, когда он был еще жив и здоров, мы, попивая пивко, разговорились о его стихах. И он признался, что у него есть кое-какие технические приемы, наработки, которые он скрывает от коллег по музе и пегасу. Я засмеялся, а он никак не мог понять, что я вижу в этом смешного… А это было как…
Как если бы, мнящий себя хитрым моллюск скрывал от окружающих свои приемы изготовления больших жемчужин. Что, например, надо для этого брать не обыкновенную средненькую песчинку, а большую, не гладкую, а шершавую и обязательно белую… Но те, от кого сей наивный молюск прятал этоти приемы, просто-напросто не умели вырабатывать драгоценную перламутровую слизь, и жемчужины у них не получились бы, бери они хоть большие песчинки, хоть самые маленькие, хоть гладкие, хоть шершавые…
А на самом деле Макс был ярым жизнелюбом, остряком и весельчаком. И было у него такое стихотворение:
Меня