Поверю волшебству и колдовству.
Татьяна Карпенко
Прогулка по Питеру
Мой Петербург красив и статен,
Над Невкой Малой – чаек крик,
Он утром розовым опрятен,
Умыт его старинный лик.
И парки распахнут объятья,
В росе зелёная трава.
Не страшны городу проклятья
Завистников.
И рек канва,
Смывая чёрные наветы,
Уносит прочь и бережёт
Глубокой старины заветы
И сон деревьев стережёт.
Над Летним загорелись звёзды,
Роняя свет сквозь тьму листвы.
Скульптуры мраморные мёрзли
От близости Большой Невы.
И сад Таврический, старинный,
Разлёгся важно на холмах.
Там некогда гуляли чинно
Детишки с боннами в чепцах.
И молодые офицеры,
Подняв оброненный платок,
В любовных тенётах химеры
Любовный делали глоток.
Гнал ветер листья по Фурштатской
(Здесь раньше был военкомат),
А через час на Петроградской
Вдыхали липы аромат.
Влюбился в ясные глаза Крестовки
Каменный давно,
И золотистая роса
Сверкала в травах за окном.
Крестовский нынче стал другим,
Ротонд и шлюпок нет в прудах,
Но, как и прежде, он любим,
И Жизнь кипит в его садах.
Алла Кузнецова
Венки на воде
Беспокоен простор,
где разбавлено синее серым,
Где белесые гребни
вскипают и падают вниз,
Где опять назовут
имена боевых офицеров,
Сочетая стихию
и грусть поминальных реприз.
Что-то грезилось ей,
скромной женщине с именем Галя,
Прикоснувшейся вновь
к страшной теме, для сердца родной,
И под взглядом ее
голенастые свечи мигали
На плавучих венках,
уносимых балтийской волной.
Преподносит нам жизнь
сувенир, где заряд смертоносный
До особой поры
в полудреме безмолвен и тих,
Но замедленность действия
взрывом не менее грозным
Разразится нежданно,
вонзая осколки в мой стих.
Как вы сердцу близки
моему, офицерские жены!..
Только тот, кто обрел
этот титул, разделит, как хлеб,
Безысходность и боль
непомерной бедой обожженных,
Потерявших мужей
в субмарине, похожей на склеп…
Рождение этюда
Я шла по дремлющему саду,
А вдохновение моё,
Снося январскую прохладу,
Преображало бытиё,
И этот день прозрачно-синий
Без понуканий и удил
Этюдом стал пушистым, зимним,
Который